Безжалостный распутник

— Черт побери! — воскликнул сэр Хью. — Я что та лиса, за которой мчится свора гончих! Так пусть тогда побегают за своими денежками! Они уже давно охотятся за мной, но до сих пор не поймали!

Сиринга вздохнула. Все ясно: отец слишком пьян, чтобы понимать всю серьезность происходящего.

Войдя в комнату, она оставила дверь приоткрытой и слышала, как глухой удар деревянного молотка заставил гул голосов умолкнуть. Затем до ее слуха донесся голос аукциониста.

— Доброе утро, джентльмены. Первым лотом сегодняшних торгов назначается…

Сиринга быстрым движением затворила дверь.

Было невыносимо слышать, как с молотка идут и сам дом, и хорошо знакомые с самого детства вещи. Она попыталась было притвориться, что это лишь сон и никакого аукциона на самом деле нет. Увы, задним умом она всегда понимала, что когда-нибудь наступит тот день, когда отец больше не сможет жить в кредит и ему придется вернуть деньги тем людям, у которых он брал в долг.

И все же в ее сердце жила надежда, что когда-нибудь ему повезет и он выиграет в карты баснословную сумму. Тогда их жизнь изменится к лучшему и сэр Хью снова станет порядочным человеком, как в те дни, когда была жива ее мать.

Увы, это лишь наивные детские мечты, подумала она, которые не имеют ничего общего с реальной жизнью.

Сиринга довольно долго оставалась в отцовском кабинете, стараясь, правда, не смотреть на отца. Вскоре она услышала позвякивание бутылочного горлышка о стакан — это сэр Хью налил себе очередную порцию бренди.

В следующее мгновение дверь в комнату распахнулась, и через порог шагнули двое мужчин в белых передниках, которые зашли, чтобы забрать три кресла и вынести их в столовую, где проводились торги. Впрочем, вскоре они вернулись и вынесли стол и две картины, которые сняли со стены.

Сиринга подошла к окну и села на подоконник. Она провела там около часа, прежде чем те же мужчины снова вернулись в комнату и неуверенно посмотрели на сэра Хью.

— Мы можем взять кресло, на котором вы сейчас сидите, сэр? — спросили они. — Его ждут.

— Что вам угодно? — надменно поинтересовался сэр Хью.

— Кресло, сэр. Оно выставлено на торги.

Сэр Хью открыл было рот, чтобы выбранить незваных гостей, но Сиринга быстро шагнула к нему.

— Не нужно спорить, отец, — спокойно произнесла она. — Они всего лишь выполняют свой долг. Садитесь на подоконник.

С этими словами она взяла из рук отца графин с бренди и стакан. Один из мужчин предложил сэру Хью руку и помог встать. Кресло вынесли, сэр Хью проводил его печальным взглядом.

— Я сидел на этом кресле с тех пор, как поселился здесь.

— Знаю, отец, — ответила Сиринга. — Теперь его выставят на продажу.

— Твоя мать очень любила это кресло.

— Не думайте об этом, — произнесла Сиринга.

Ее охватило такое сильное отчаяние, что она испугалась, что может в любой момент разрыдаться. Нет, она не вынесет жуткой картины, когда чужие люди увидят, как ее отец плачет, или услышат, как он будет вслух корить и унижать себя, как это с ним частенько случалось.

Не осознавая, что делает, Сиринга плеснула в бокал немного бренди.

— Пейте, отец, — сказала она, — раз уж вы купили это, то надо допивать.

Ее отец поднес бокал к губам, а затем заговорил еле слышно, как будто разговаривал сам с собой:

— Я видел камеры для должников в Ньюгетской тюрьме, темные, вонючие, мерзкие. Я до сих пор помню это жуткое зловоние. — Сделав глоток, он продолжил: — Заключенные там похожи на диких зверей. Их крики эхом разносятся по длинным коридорам, они дерутся за еду так, будто умирают от голода. Разве я вынесу такие условия, разве переживу подобное моральное падение?

В его словах прозвучал нескрываемый страх.

— Будем надеяться, что все образуется, отец, — предположила Сиринга. — Возможно, благодаря торгам нам удастся оплатить долги.

Увы, произнося эти слова, она прекрасно понимала, что надежда эта тщетна. Разве можно было, продав дом и мебель, покрыть их огромный долг?

— Как же я выживу в Ньюгете? — спросил сэр Хью дрожащим голосом и сделал еще глоток. — Тюремная лихорадка убивает по нескольку сотен человек в год. У меня нет денег, чтобы заплатить за приличную камеру, и я буду вынужден тесниться вместе с другими заключенными, как животные в хлеву!

— Не надо мучить себя, отец! — взмолилась Сиринга. — Кто знает, вдруг кредиторы дадут нам отсрочку!

— А что станет с тобой? — как будто не слыша ее, спросил сэр Хью. — Что же я наделал, Сиринга?!

— Поздно тревожиться об этом, отец.

— Что бы сказала твоя мать, если бы увидела, что наше имущество уходит с молотка и наш дом достанется чужим людям?

Голос отца был полон отчаяния. Сиринга встала на ноги.

— Садитесь, отец, — предложила она. — Уже поздно что-либо менять.

— Что происходит? — спросил сэр Хью. — Я должен знать, что происходит! Пошли, Сиринга, мы должны видеть, как продают наши вещи!

— Нет, отец, не надо! — взмолилась девушка.

Не обращая внимания на ее протесты, он взял ее за руку и потащил за собой. Пройдя через вестибюль, они вошли в столовую, где проводились торги.