Безжалостный

Холланд следует за мной в дом, равнодушно скользя взглядом вокруг. Будто это обыденные вещи, а не предметы искусства. Ничего не говоря, она делает шаг за шагом, не останавливаясь. Подойдя к дивану, она разворачивается на каблуках и поворачивается лицом ко мне. Немое выражение и ожидание.

— Хочешь что-нибудь выпить? — предлагаю я.

— Нет. Спасибо, — её брови приподнимаются в немом вопросе. Она хочет сразу приступить к делу, что мне очень нравится. Но только я контролирую здесь всё! Я говорю, как это произойдёт. Как и когда.

Я обхожу кресло и сажусь. Сжимая руки на плюшевых подлокотниках, я открыто изучаю её для своего удовлетворения.

Её огненные волосы собраны заколкой, и я не вижу их длины. Несколько раз я видел её с распущенными волосами, поэтому знаю, что они доходят по середины спины. Знаю, что они густые и блестящие, сексуальные, и я хочу увидеть их сейчас.

— Сними заколку.

Вижу, как замешательство отражается на её лице, прежде чем она поднимает руку и без усилий освобождает длинные локоны. Они рассыпаются по её плечам, как завитки шёлка.

Руки так и чешутся взять камеру, пока я осматриваю её с головы до ног. Снова и снова. Обычно женщины реагируют одним из трёх способов — хотят меня, посылают меня на три буквы или бегут от меня.

Я не вижу ни желания, ни злости, ни страха на лице Холланд, пока она продолжает стоять передо мной. Она так чертовски идеальна.

Идеальная картина.

Я уже знаю, что сегодняшняя ночь будет отличаться от всех других.

— Можно я сфотографирую тебя? — впиваюсь ногтями в обивку кресла. Я их тех мужчин, которые часто испытывают желание, но я не могу вспомнить, чтобы хотел чего-то больше, чем эту женщину. Я всегда всё держу под контролем. Всегда.

Холланд слегка морщит лоб, и на этот раз на её лице открыто видно замешательство.

— Ты хочешь сделать фото? Мои?

Я киваю, пытаясь скрыть, как сильно хочу этого. Я никогда не позволял никому узнать, как сильно я нуждаюсь в них. Никогда не позволял этой силе взять надо мной верх. Контроль создан для того, чтобы держать его в руках, сохранять его, жаждать — иначе всё это теряет смысл. А я никогда не позволю этому случиться.

— Зачем?

На моих губах постепенно появляется ухмылка. Зачем? Это мой любимый вопрос.

— Я люблю ходить в музеи, — отвечаю я, вставая со своего места. — В моём доме полно предметов искусства, — продолжаю я, проходя по комнате и останавливаясь, лишь чтобы убедиться, что она идет за мной. И она идёт… послушно… выстукивая каблуками по деревянному полу, руки свободно свисают вдоль бёдер, как будто ей абсолютно плевать.

Это скоро изменится.

Я открываю дверь, приглашая её внутрь.

— В библиотеке множество книг. Некоторые я читаю. На некоторые смотрю. Я купил их только потому, что мне нравится, как они выглядят.

Холланд быстро осматривает комнату, и мы идём дальше.

— Мне нравится смотреть на красивые вещи. От опавшего листа до солнца, которое восходит над горизонтом. От сияния полной луны непроглядной ночью... — я останавливаюсь на мгновенье, разворачиваясь к Холланд, — до изгибов женского тела.

Мой взгляд многозначительно скользит по её телу. — Если в чём-то есть красота, я её найду. Возьму. И сохраню.

И обычно, в этот момент, женщины начинают забрасывать меня вопросами или же я вынужден попросить их уйти после изнурительной речи. Некоторые понимают, или, по крайней мере, думают, что понимают. Большинство даже не пытаются.

Холланд не делает ничего. На её лице нет даже намёка на вопрос. Нет какого-либо интереса или отвращения во взгляде.

— У таких людей, как я, есть название. Я имею в виду, такому стилю жизни, какой веду я, — продолжаю я. — Хотя большинство даже не слышали об этом. Скопофилия.

Мы доходим до студии, и я кладу руку на дверную ручку, но не поворачиваю её. Пока нет. То, что я собираюсь ей показать, в корень всё изменит.

— Если говорить в общих чертах, скопофилия — это любовь к рассматриванию, — наклоняюсь вперед, достаточно близко, чтобы почувствовать тепло её ела и запах её кожи. — Я получаю удовольствие, наблюдая за красивыми вещами, — произношу я, стиснув зубы. — Должен признаться, это граничит с одержимостью. Также признаюсь, у меня нет намерений меняться. Пока я вижу, я могу впитывать в себя всё великолепие окружающего мира.

С этими словами я открываю дверь, раскрывая этой женщине свой мир.

Она делает шаг внутрь и слегка оборачивается, охватывая взглядом всё помещение. Я застываю за её спиной, наблюдая за ней. Ожидая её реакции.

— Очень многие просто игнорируют красоту, которая их окружает, — объясняю я. — Они переступают через неё, отталкивают, избавляются. Не видят и не чувствуют её. Они слепы и даже не представляют себе, сколько всего предстоит увидеть. Оценить.

Женщина передо мной ничем не отличается от всех других — она была слепа долгое время. Я понял это в тот момент, как увидел её. Красота печали, вот что сделало её уникальной и интересной для меня. Сладкая тьма её поражения.