Безымянный

Я попал в новый мир и провёл в нём много дней, он уже не был мне таким неизвестным и чуждым. Я выбрался из проклятого леса, который не показался мне очень опасным, но, судя по творящимся там ужасам, бывший таковым для жителей этого мира. Я нашёл товарища, такого же человека с Земли, как и я сам. Почему-то мне не хотелось называть его игроком. Встреченные мной люди, да и тот же дварф, были вполне человечными, и я испытывал к ним такую же привязанность, как к самым настоящим людям из моего родного мира. И тем больше мне претила несправедливость этого мира, рабское положение людей и других разумных существ. Это было неправильным, и, сколько бы ни убеждала меня моя поломанная память, не выдавая мне, словно издеваясь, ни капли воспоминаний о самом себе, что такова жизнь и таковы нравы любого средневековья, — я не мог с этим согласиться. Воспоминания о тех событиях, свидетелем которых я стал или о которых слышал в рассказах, обжигали мне душу, и я почти физически чувствовал пламя ненависти, ярость по отношению к угнетателям и злобу от невозможности что-либо поменять, от собственной слабости и неуверенности...

А ведь я и в самом деле чувствую жар, внезапно понял я и заметил исходящее откуда-то снизу алое свечение. Опустив взор, я увидел под собой тёмно-красное ядро, заполняющее всё моё поле зрения. Казалось, что оно где-то недосягаемо далеко внизу, но в то же время достаточно близко, будто я завис среди протуберанцев какой-то гигантской красной звезды. Алое свечение исходило от этого ядра, окрашивая тьму вокруг меня в кровавые тона.

А ведь это может быть Землёй, горящей в океане ядерной войны, пришла мне в голову абсурдная мысль, лишь подстегнувшая моё гневное настроение. Если Ванорз прав, мой родной мир, то человечество, о котором мне рассказывает моя память, уничтожило само себя. И, возможно, где-то там, под этой тёмной и страшной поверхностью лавы, находится тот самый бункер, в котором агонизируют наши оцифрованные сознания. Что бы я ни делал — нет пути назад, моё тело давно превратилось в прах, расщеплённый на атомы безумной жаждой разрушения небольшого количества сумасшедших. И теперь я здесь, в этом новом мире, который тоже погряз в несправедливости... и опять без возможности что-либо поменять!

Этот импульс ненависти к человеческим порокам подстегнул особенно яркий выброс обжигающего алого пламени и я разглядел, что был не один во тьме. Предо мной парила фигура в чёрном балахоне, из рукавов которого торчали кости рук. Алые всплески, как вспышки стробоскопа, освещали пространство под капюшоном, и я видел там то череп без прорези рта, то лицо юноши, то мужчины, то старца. С каждой вспышкой оно было разным.

— А вот это как раз можно поменять, — прогремел в пространстве уже хорошо знакомый мне насмешливый голос. — Прости за каламбур...

— Что? — в очередной алой вспышке я сумел рассмотреть себя и с удивлением обнаружил, что у меня есть тело, хотя я его и не чувствовал. Я был облачён в такой же чёрный балахон, что и фигура напротив. А на моей груди блестела костяная пластина амулета.

— Твою беспомощность, твою слабость, — вкрадчивый голос Мора, казалось, шёл одновременно отовсюду. — Я могу помочь тебе поменять весь этот мир так, как ты пожелаешь!

— Это очень похоже на ловушку... — почему-то рассмеялся я.

— Возможно, это она и есть, — рассмеялся в ответ мёртвый бог. — Ты смог убежать из Анлейна. Я доволен. И я исполню обещание — я помогу тебе стать сильнее. Я помогу тебе получить возможность изменить то, что ты захочешь поменять. Исправить несправедливости.

— И что взамен? — я был настроен скептически.

— Что-то взамен требуют силы Света, — усмехнулся Мор. — Когда-то я тоже был лучезарным, требовал взамен верности, клятв, поклонения... И как результат — умер.

Мрачный хохот какое-то время эхом разносился по окружающей нас тьме. Я молчал.

— Теперь мы стали тьмой, — продолжил бог смерти, отсмеявшись, — и я понял, что мне не нужно ничего взамен.

— Так не бывает... — неуверенно сказал я.

— Бывает, Безымянный, бывает... — последние слова Мора растворились во тьме, как и он сам.

Я обнаружил, что красное свечение исчезло. Было ли это связано со словами той странной, почему-то доброжелательной ко мне сущности, или я просто сам успокоился, но порыв жгучей ярости миновал. Нет, ненависть не исчезла, она просто затаилась где-то в глубине сознания, давая о себе знать каким-то прямо кошачьим урчанием.

Что ж, решено! Если я не могу вернуться, я могу попытаться изменить этот мир. Попытаться перебороть эту несправедливость, освободить разумных от рабства. Сделать так, чтобы в этом мире хотелось жить! Я слабо представлял себе как, но для начала надо стать сильнее, а за это время изучить лучше этот мир, подобраться к причинам несправедливости и придумать возможные пути к достижению перемен.