Безымянное

Джейн проскользнула на диван напротив мужа. На ней была светло-розовая крепдешиновая блузка с рукавами в три четверти. Цвет подчеркивал свежесть ее кожи, ту самую розовинку, позволявшую без труда выглядеть молодо в ее возрасте. «Гусиные лапки» на этом девичьем лице казались недоразумением, досадной ошибкой природы. Да и само ее присутствие здесь казалось недоразумением. На его фоне только сильнее било в глаза флуоресцентное убожество, ставшее фирменным знаком подобных сетевых забегаловок — свет с проходящей рядом трассы, общенациональные оттенки бессонницы и бесприютности, и невыносимый желтый дерматин, обтягивающий здешние жесткие диваны.

— Ты не собираешься со мной разговаривать? — спросила она.

Джейн протянула к нему обе руки. Он не хотел, чтобы она трогала его искалеченные кисти, не хотел ощущать ее прикосновение, но, как и в прошлый раз, не шевельнулся. Только упорно отводил взгляд. На такое безразличие способно лишь до предела огрубевшее, очерствевшее донельзя сердце. Протянув к нему руки и накрыв обеими ладонями его кисть, Джейн молчала сочувственно, словно соболезнуя знакомому в глубоком трауре, когда такие вот незначительные жесты помогают хоть как-то утешить.

Она посмотрела на его руку в своих.

— Бедные твои пальцы.

Он услышал дрожь в ее голосе и отнял руку. Сунул обе под стол, с глаз долой. Но фантомное ощущение ее ладоней осталось. Власть, которую взял над ним второй; власть, делающую голод волчьим, боль — неутолимой, а прикосновение женщины — пыткой воспоминаниями о любви, куда более мучительными, чем все страдания вместе взятые, невозможно было преодолеть. Чувства неистребимы. Он ненавидел ее за взбудораженную память. Для него не существовало терзания сильнее. Голод? Плевать, два дня без еды. Боль? В могиле пройдет. Но Джейн… Джейн — это особая статья. Он огородился колючей проволокой, блокпостами и стенами из пуленепробиваемого цемента, однако ее прикосновение проникало за все эти преграды, как конвой.

— Бекка скучает по тебе.

— Не говори о ней, пожалуйста, — попросил он.

Она помолчала.

— И я скучаю. В квартире без тебя пусто. Только скажи, что ты не скучаешь по ней. Не скучаешь по моим маффинам. Попробуй, найди здесь такие маффины. На пятьдесят миль окрест не найдешь. Не знаю, Тим, как мы сумеем, но мы сумеем. И когда по квартире поплывет запах свежеиспеченных маффинов, ты будешь там, дома. Мы ведь уже сумели один раз. Теперь получится еще лучше. Мы кое-чему научились. Скажи только, что не скучаешь.

От призрачного запаха свежей выпечки, всплывшего в памяти, рот наполнился слюной, и ему так отчаянно захотелось этих маффинов, что тело наконец полностью подчинило себе душу, заставляя признаться самому себе: он вовсе не в городе и не в офисе. Он в «Ваффл Хаусе» на безымянной ничейной территории между двумя загибающимися поселками.

— Скажи, что не скучаешь по нашим ваннам, по тому, как я терла тебе спину и мыла голову. Скажи, что это худшее лекарство, чем сидеть тут.

— У меня работа, — произнес он.

— Скажи, что это худшее лекарство. Скажи, что не скучаешь по тому, как я перебирала твои волосы. Давай я тебе напомню.

— Нет.

— Давай.

— Нет.

— Скажи, — продолжала она, плавно перебираясь, будто перетекая, на его сиденье и понижая голос до шепота, — что твой язык не скучает по моей киске. Скажи, что мир сохраняет для тебя какой-то смысл без этого, без твоих губ на моей киске, доводящих меня до оргазма.

Ее слова пронзили словно током, вызывая непрошеную эрекцию. Он отодвинулся к окну, подальше от Джейн.

— Скажи, что кто-то один обязательно должен страдать, не позволяя другому помочь. Скажи, что отпустил бы меня скитаться в одиночестве, голодную, немытую, забывшую данные друг другу обещания. Я знаю, тебе кажется, ты делаешь это ради меня. Ты возомнил, что освобождаешь меня, позволяя жить собственной жизнью. Но это не жизнь. Моя жизнь — это ты.

Сколько же в человеке непроизвольного! Слюна во рту, эрекция, теперь вот жжение в глазах. Мир обложил его со всех сторон, и единственное, над чем Тим еще был властен, — самоотверженно отводить взгляд.

— Скажи, что не скучаешь по мне, — повторила Джейн. — Скажи честно и открыто, что здесь тебе лучше, что ты нашел идеальный способ ужиться с этим, что другого решения нет и не предвидится, что для меня в нем места не предусмотрено. Скажи мне все это, Тим, и я уйду.

Он сидел не шелохнувшись, словно насупившийся мальчишка, которому просто не хватает мозгов признать ошибку и поменять подход.

Обхватив Тима обеими руками, она притянула его к себе, чуть-чуть приподнимаясь на жестком сиденье, чтобы уткнуться подбородком ему в плечо, борясь со слезами в голосе, хотя Тим по-прежнему от нее отворачивался.