— Всего одна спальня, — разъяснил Тим. — С одной-единственной кроватью.
Холод — оцепенение
Они проснулись в той же кровати, что хранила их, как талисман, утро за утром. Четыре года миновало, и никаких обострений. Любое предрассветное шевеление под одеялом подсказывало проснувшемуся, что второй тоже готов встать и начать новый день. Если ни тот, ни другая не открывали глаз, значит, до подъема еще далеко, и оба погружались обратно в сон. Так, в полудреме, с оглядкой на часы и друг на друга, начиналось большинство дней.
Когда Джейн проснулась, мужа рядом не было, и как он выходил из комнаты, она не помнила. Не до конца еще осознавая себя, она мгновенно провалилась в бездонный страх, как в пропасть. Выскочив из постели, Джейн накинула халат, сунула ноги в тапочки и, прихватив очки для чтения, прошла через всю квартиру в кухню, наполненную ароматом кофе, который сразу успокоил и взбодрил. Не говоря ни слова, она подобралась к читающему газету мужу и обвила руками за плечи.
— Я так испугалась, когда открыла глаза. Не слышала, как ты встал.
— Чего испугалась?
— Не знаю.
В это время суток на кухне разворачивалась мелкая рутинная возня. На столе выстраивались банки с джемами, масленка, молоко и сахарница, выскакивающий из тостера хлеб сразу же намазывался, а опустевшие кофейные чашки моментально наполнялись заново. Джейн предпочитала получать утреннюю газету на дом — не только ради кроссворда, но и ради запаха свежей типографской краски, уступающего лишь кофе в качестве вестника нового дня. Ей нравился шелест страниц и ощущение цельности мира, которое давали собранные вокруг привычные предметы. Тим ел тост, она чистила мандарин, оба пересказывали друг другу статьи и заметки, до которых второй еще не добрался, комментируя попутно самые возмутительные или (куда чаще) самые предсказуемые новости. Иногда то он, то она легонько касались друг друга протянутой через стол рукой, словно говоря «доброе утро», и, улыбнувшись, возвращались к чтению.
Наконец кто-нибудь один вставал и начинал закрывать банки, убирать грязную посуду в раковину, а другой неторопливо дочитывал статью, ставил на место масленку и смахивал крошки в мусорное ведро под раковиной.
— У тебя сегодня просмотры есть? — спросил Тим.
— И не один. Но ты только взгляни…
Он выглянул в окно.
— Еще один чудесный день.
— Если не испортится…
— Будем надеяться, что не испортится.
— Тогда можно в выходные что-нибудь придумать.
Несколько лет назад Тим устроился вести курс урегулирования споров в Колумбийском, поэтому и Джейн в свою очередь поинтересовалась:
— У тебя сегодня занятия?
— В три.
Он сполоснул посуду и поставил в посудомоечную машину. Из ванной донесся шум воды — Джейн включила душ.
Когда она вошла уже одетая на работу, Тим за кухонным столом сидел в Интернете. Джейн пожаловалась, что труба в ванной по-прежнему подтекает, а теперь еще, похоже, забилась.
— Двойной удар, — вздохнул Тим.
— Нужно просто вызвать наконец водопроводчика.
— Где сегодня будем обедать? — спросил Тим.
За ранним обедом они обсуждали события того краткого промежутка, что отделял их от недавнего завтрака. Ничего существенного за это время не случилось, но они все равно общались, словно после долгой разлуки. Еще полдня прожито без происшествий, они снова вместе — разве это не повод для беседы? Потом, расплатившись по счету, они прошли в дальний конец зала — сперва она, потом он — и заперли за собой неприметную дверь. Так они делали раз или два в неделю, может, чаще. Иногда они занимались этим, прислонившись к стене, а иногда Тим сажал Джейн на раковину. Щекочущий нервы риск попасться на горячем не ослабевал и не притуплялся, они знали, что достаточно просто замедлить темп, растянуть удовольствие, пристально глядя друг другу в глаза, переходя все допустимые пределы нахождения в этой уединенной комнатушке. Удалились из туалета они точно так же, как и заходили, сперва она, потом — чуть погодя — он, прямой наводкой к выходу из ресторана.
— Да, — проговорил Тим. — Было здорово.
— Удачных занятий, — пожелала Джейн, скромно целуя мужа в щеку.
— До встречи, бананчик.
— Пока, бананчик.