Безумие толпы

Через своего маленького сына Жан Ги открыл для себя, что в библиотеках хранятся сокровища. Не письменное слово, а вещи, которые невозможно увидеть. Как сказал le Petit Prince[93], герой книги, которую Жан Ги впервые прочел, когда читал ее сыну: «Самого главного глазами не увидишь».

Знания, идеи, мысли. Плоды воображения. Все – невидимое. И все это обитало в библиотеках.

Но вряд ли кто-то лучше детектива из отдела, раскрывающего убийства, знал, что не все идеи и мысли, не все плоды воображения следует крепко прижимать к груди.

Когда огромные двери знаменитой библиотеки распахнулись, у Жана Ги отвисла челюсть.

Доктор Мэри Хейг-Йерл отошла в сторону, чтобы он мог обозреть потолок на немыслимой высоте, дубовые панели на стенах. Высокие книжные шкафы с застекленными дверцами, и витражные окна, и тихие уголки, и длинные столы с лампами для чтения. Двадцать первый век остался за порогом, и вошедшие оказались в тысяча восьмисотых годах.

– Сэр Уильям Ослер был выпускником Макгилла, – рассказывала доктор Хейг-Йерл. Она вела своих спутников по громадному залу. – Он считается отцом современной медицины. То, что вы видите, – это реконструкция оригинальной библиотеки.

Бовуар мог в это поверить. Он словно вошел в дом викторианского джентльмена.

Доктор Хейг-Йерл кивнула в сторону длинного дубового стола:

– Пока присядьте здесь, а я посмотрю, что у нас есть о Винсенте Жильбере. Какие-то документы непременно отыщутся. Он человек довольно знаменитый.

Все трое усмехнулись: они знали, в какое раздражение впал бы святой идиот, услышав это «довольно». Не прошло и нескольких минут, как перед каждым из них лежало по стопке бумаг.

– И все это имеет к нему отношение? – изумился Бовуар?

– Да. – Доктор Хейг-Йерл сама казалась удивленной. – У нас есть несколько папок с довольно старыми документами, до его работы в ординатуре. Я их не принесла, но могу, если хотите.

– Non, merci, – сказал Бовуар. – Этого более чем достаточно.

Он поерзал на жестком стуле и смирился с предстоящим ему долгим скучным днем. Хотя и остался начеку. На тот случай, если нечто невидимое в этих папках вдруг станет явным.

* * *

Изабель Лакост поговорила с Доминик и получила от нее список персонала гостиницы.

Она задумалась.

У Эдуарда Тардифа были сын и дочь, Симон и Фелисите. Их допросили. Как и жену Тардифа. У всех было алиби на день лекции, и они не смогли сказать ничего полезного для следствия. По словам полицейского, проводившего допрос, они выглядели ошеломленными и испытывали естественное в такой ситуации беспокойство.

Обоим детям Тардифа было немного за двадцать. И почти все сотрудники гостиницы, с которыми сталкивалась Изабель Лакост, тоже были этого возраста. Горничные, официанты, портье…

Предположим…

Однако ни одного Тардифа в списке не значилось.

И только когда Изабель почти дошла до конюшен, где она рассчитывала найти Ханию Дауд, ее вдруг посетила интересная мысль. Лакост развернулась, по своим следам в снегу проделала обратный путь до гостиницы и вскоре снова постучала в дверь Доминик.

– Вы нанимали людей со стороны на новогоднюю вечеринку?

– Да. В рождественские и новогодние праздники мы даем нашему штатному персоналу отдохнуть.

– А у вас есть список тех, кто работал под Новый год?

Пять минут спустя Изабель вошла в зал ресторана и увидела старшего инспектора, погруженного в разговор с Винсентом Жильбером.

* * *

– Вы мне поверите, Арман, если я скажу, что при виде пистолета я был потрясен настолько, что вообще не был способен на какие-то действия?

Арман отрицательно покачал головой:

– Скажи мне об этом кто-то другой, я, может, и поверил бы. Но вы – врач. Хирург. Вся ваша карьера – это умение реагировать на неожиданности. Насколько я понимаю, вы часто дежурили в приемном покое.

Жильбер кивнул.

– Ваша профессиональная подготовка сводилась к выработке навыка мгновенно принимать решения, – сказал Арман. – А тут вы никак не отреагировали. Или, – он посмотрел в глаза собеседнику, – более вероятно, реакция все же была. Ваше бездействие. Вы видели, что сейчас произойдет, но позволили ему стрелять.

– Я этого никогда не признаю, а тем паче в вашем присутствии. Но думаю, что должен предложить вам возможное объяснение, поскольку случившееся могло стоить вам жизни. Никогда ничего подобного не входило в мои намерения, и мне жаль, что так произошло. – Судя по его виду, он говорил искренне.

– А что входило в ваши намерения, Винсент?

Он ответил не сразу. А когда заговорил, не мог смотреть Арману в глаза.

– Я был трусом. Все эти долгие месяцы пандемии я оставался в своей лачуге. Люди приносили мне еду и питье. Припасы.

– Oui. И Рейн-Мари в том числе.

– Правда? Я никогда не выглядывал. Я был слишком испуган.

– А чего вы боялись? Вирус не передается через зрительный контакт.

– Вирус – нет, а стыд – да. Когда пакет с продуктами появлялся таинственным образом, я мог делать вид, что вовсе не скрываюсь в своем жилище. Но если я видел, что кто-то помогает мне, в то время как я сам должен был помогать, то…

То.

– Я врач. Я должен был лечить больных. Делать тесты. Что-то полезное. Но я спрятался.