Безродыш. Предземье

Выждал неделю и, когда жизнь посёлка вернулось в обычное русло, пошёл на поклон к Варсагу. Выбрал его, так как знал, что он точно откажет. Варсаг — дядька вредный, дотошный. И за молву о своей ватаге трясётся, как никто другой. Не дай Единый, кто из своих опозорит словом или, что ещё хуже, делом. Мне просто нужно послушать, как тот отказ прозвучит, чтобы на будущее знать, какие речи готовить.

Так-то я, конечно, к Глуму хочу — он из всех старшин самый честный и справедливый. Но и к Драмаду пойду, если примет. Да и к Варсагу пошёл бы. Только в ватагу Лодмура мне точно нельзя — там уже троица моих “лучших друзей” пристроилась. Патарке понятно, что никто не откажет, а этот гад за собой протащил и Гауча с Брагом. Ходят теперь по деревне, носы задрав. Охотнички, блин! И плевать им, что подспорники только, каких в настоящий поход за серьёзным зверем никто не возьмёт. Им не добыча нужна, а почётное звание — перед детворой выпендриться.

От Варсага науки не обломилось совсем. Сказал: “Слабаки не нужны”, и на этом всё. На попытку оспорить так зыркнул, что я мигом удрал. Пришлось топать к Драмаду ни с чем. Там ответили: “Мал ещё”. Попытался сказать про года свои — никто слушать не стал. И не важно, что мои сверстники: трое парней и девчонка уже раньше приняты. Вся надежда на Глума.

Дождался, когда из похода, где те шесть дней провели, вернутся его ватажники — и следующим утром прямиком к старшине. Пришли они с богатой добычей — окромя всякой мелочи старого барсука смогли взять. Шепчутся, что помимо бобов троероста год жизни в нём был. Или два даже. Потерь нет. Глум должен быть в настроении.

Подстерёг старшину возле хаты, чтобы не дома при семье говорить, и в лоб выдал:

— Дядя Глум, возьми в ватагу подспорником. По годам прохожу. Ловкий, опыт немного имею, — и самое главное, пока не перебили: — Я хорта убил.

Не то, чтобы с хортом только моя заслуга, но решающий удар нанёс я, так что за брехню не считаем. Глум нахмурился. Бросил быстрые взгляды по сторонам. Никого вроде рядом.

— Набрал уже. Звиняй, малый. Может, после замера.

Я тихо помянул йока. Какой замер? Сейчас только лета начало, а троерост замеряют по осени. И то к концу ближе. Нет у меня столько времени ждать.

— Возьми, дядя Глум. От доли откажусь. Очень надо.

Густая бровь охотника дёрнулась. Подспорнику без доли с общей добычи вообще никакого смысла нет в ватаге ходить. Своей личной у них почти не бывает. Младших только на облавы и загоны берут, на подхват для количества.

— Опыта поднабраться решил… — уважительно протянул Глум. Но карие глаза тут же блеснули гневом. — Или просто от малышни удрать вздумал? В тягость детвора, да?

— Ради названных братишек, сестрёнок и прошусь к вам, — обиделся я. — От общины нам, сиротам, крохи перепадают. Хочу подкормить хоть немного, пока в батраки не отдали. Без доли готов походить, пока пользу от меня не заметите. Я ловкий.

— Слышал про твою ловкость уже, — фыркнул в бороду Глум. — По болоту от годовалого муфра уйти много ума не надо. Кыш, малой. После замера продолжим.

И охотник, отодвинув меня с дороги могучей рукой, собрался направиться дальше, куда он там шёл.

— Подожди, дядя Глум! Подожди! — припустил я вслед за быстро шагающим старшиной. — Не могу ждать замера. У нас теперь неходячий один, работать не может. Без лишней пайки остались. Подсоби в малом. Очень прошу.

Деваться некуда — выдал последний свой довод. Про то, что хочу излечить говорить не стоит. Посмеётся только. Попытка на жалость надавить. Хотя, откуда у взрослого мужика жалость возьмётся? Дети, чуть ли не каждый день мрут. И своих небось хоронить довелось в Гиблой гнили.

— Слышал про сироту того. Жалко. Но это жизнь.

Глум не отбросил меня пинком. Уже хорошо.

— Так возьмёшь, дядя Глум?

Обогнав охотника, я сделал грустно-просящую рожу с большими глазами и упёр в мужика умоляющий взгляд.

— Эх, малой… — вздохнул Глум. — Я бы взял…

Старшина ещё раз быстро глянул по сторонам. Вокруг пусто. Специально время такое подбирал, когда все кроме сменившихся ватажников, что в основном сейчас на печах дома валяются, заняты на работах. Глум нагнулся ко мне.

— Запретил тебя староста брать, — шепнул он. — Вы, сироты, себе не хозяева, так что все вопросы к Хвану. Но я бы тебе не советовал. Иди в сборщики, или подмастерьем к кому попросись. Вон у свечника одни дочки. Может возьмёт.

На этом наш разговор завершился. Глум ушёл, а я так и остался стоять, сжимая кулаки от обиды. Себе не хозяева… Три года в батраках с правом выкупа — вот плата за еду и кров от общины для таких, как я. Незавидная доля, но девкам ещё хуже приходится. Для них и второй вариант предусмотрен. Коли в жёны захочет кто взять, то не отцу девки решать отдавать ли. Как староста скажет, так и судьба. А Хван, жадная тварь, отдаст каждому, кто откупные заплатит. У Веи всего два года с лишком осталось.