Безответственные

А это по сути означало, что писать можно все, что заблагорассудится, и не нести за это никакой ответственности. Менять точку зрения от статьи к статье, приукрашивать банальщину невероятными подробностями, допускать глупейшие ошибки — пожалуйста. Большинству — без разницы, была бы ясна суть.

Конечно, недовольства в духе «что за абсурд вы тут пишите, я требую сатисфакции» были. Но чересчур мелкие и не имевшие ни резонанса, ни особого смысла. Кому, в конце концов, какое дело, кто там родился у семейной пары кентавров за морем? А если кто вдруг угрожал судом за клевету, то у всех был готов универсальный ответ:

— Послушайте, мы просто напечатали одну из точек зрения. Давайте напечатаем другую, Вашу?

Вот так запросто, укол за укол, око за око. Все оказывались удовлетворены фехтованием по переписке. Пока не умер господин Тартис и неудобные вопросы понеслись один за другим, и заготовленными отговорками Бастрику было уже не спасти свою продажную эльфийскую шкуру.

— Всего лишь одна из точек зрения? Прекрасно. Теперь полюбуйтесь на результат.

— Где доказательства того, что написано в статье?

— Кто вам сказал, что все так и было?

— Покажите живого свидетеля этих событий?

— Вы общались с господином Тартисом до того, как опубликовали это?

Это лишь малая часть вопросов, которые Бастрику задавали Якей и гвардейцы. И каждый раз все менялось. Эльф не собирался отвечать за написанные слова и, подгадывая момент, изобретал новую абсурдную историю того, как все было.

— Ничего удивительного, — говорил потом в кулуарах сержант Коготь. — Это же типичный газетный писака: ни ума, ни совести, ни фантазии. Бабушку родную продаст за статью.

Сказанное было бескомпромиссно близко к тому, что Якей знал о журналистах. А что он о них знал? Он был высококлассным юристом. Всего месяц назад он был высококлассным юристом и радовался жизни. А теперь вдруг — что ты, Якей, знаешь о журналистах? Вроде бы все они суть блудливые девки, так?

Правда оказалась слишком горькой.

Хуже того, когда выдумки Бастрика иссякли и он уже практически согласился с обвинениями — словно из ниоткуда взялся этот вампир-адвокат, и дело повернулось худо. Вдруг появились какие-то доказательства написанной в статье эльфа похабщины, свидетели начали отказываться от показаний без объяснения причин, со всех сторон полезли другие журналисты разных рас и мастей, своими расспросами только тормозящие расследование. Дело стало достоянием общества.

И почти все эти «журналисты» боялись.

Все началось со слова. Слово могло спасти мир, наполнить жизнь яркими красками, исцелить душу и сердце.

А еще убить.

И теперь всеми недоделками-журналистами, которые оставили от некогда почитаемой профессии одно название и флер чего-то, что ближе к проституции, двигал первобытный, животный страх того, что за все написанное придется отвечать. За каждое слово, каждую букву, каждый символ.

Они боялись до потери пульса.

Душеприказчик это твердо знал. И считал, что правильно боятся. Как только он окончательно прижмет к ногтю первого из них — остальные повалятся следом, точно игральные кости. Только бы сработало. Только бы…

«Что там крикнул Шах? — спросил себя Якей. — Посягательство на свободу слова? Брехня. Нельзя допустить окончательной путаницы между свободой слова и нефильтрованным трепом. Те, кто абсолютно не выбирает слова — должен быть наказан. Но это, как и обычно, еще надо доказать…»

— Достопочтенный судья Арабелл! — громогласно объявила эльфийка.

Все встали. В помещение, облаченный в черную мантию, вплыл дракон. Ступая на задние лапы он исправно клацал когтями по деревянному полу. Ростом судья Арабелл вышел едва ли выше Якея, но был драконом — существом, преисполненном врожденной мудрости тысяч поколений, строгий, абсолютно справедливый и неподкупный. Попробуй дать дракону взятку — твои руки пойдут на кебаб. Это снимало гигантский пласт проблем в коррупционно-уязвимой в системе судопроизводства.

Эльфийка в белоснежном платье села и будто из воздуха достала перо.

— Ну, вперед, — прошептал Якей.

— Прошу садиться, господа, — бархатным раскатистым голосом промолвил Арабелл. — Мы с Вами не первый раз встречаемся в таком составе, поэтому давайте без долгих вступлений. Слово сержанту Когтю, представителю гвардии.

— Протестую! — заверещал Шах. — Как явствует из заключения гвардии, озвученного неделей ран…

— Протест отклонен, господин Шах. Заключение гвардии изменилось с после того, как несколько свидетелей отозвали показания.

— Вероятно потому, — влез в разговор Якей, — что один кровосос всеми силами мешает расследованию и оттягивает приговор.

— Протестую! — вновь заорал вампир. — Я вынужден расценивать слова душеприказчика Якея как проявление расизма в отношении адвоката обвиняемого! То есть себя!

— Протест принят, — дракон кивнул и повернулся к юристу. — Держите себя в руках, господин Якей.

— Мои извинения, Ваша честь.

Сержант Коготь посмотрел на Якея обалдевшими глазами, в которых огнем пылал вопрос «Что ты, идиот, черт тебя дери, творишь?!». Тот лишь сделал рукой неопределенный жест, и постарался сохранить спокойствие.