Безоружна и очень опасна

Генрих уделяет мне массу времени, кажется, он хочет сделать из меня профессионала. Это отвечает моим планам. Отдаю тренировкам все силы, дома почти не бываю, с отцом вижусь редко. Он занят работой и своей Таней, мы только по телефону иногда разговариваем. О своем увлечении каратэ я не распространяюсь, для всех — занимаюсь в общеоздоровительной группе. И все. На самом же деле буквально доползаю до кровати и проваливаюсь в сон. Из пушки стреляй — не разбудишь. Зато тело налилось силой, я чувствую себя превосходно, уверенно и вместе с тем необыкновенно легко. Ежедневно бегаю в своем парке. Три километра — утренняя норма, потом физические упражнения. Вначале я занималась по расписанию, которое выдал мне мой врач, а после того, как пришла в школу, Генрих все взял в свои руки, составил специально для меня методику упражнений по нарастающей сложности.

С восьми утра я уже на тренировке. Генрих руководит: он измеряет пульс, давление и заставляет снова и снова работать. Только в короткие минуты отдыха да в перерыве на завтрак, обед и ужин позволяется ему перечить, говорить что угодно, даже ругать его. Но стоит начаться занятиям, как в силу вступает режим настоящего диктата. Теперь он для меня и бог и царь, не терпящий ни малейших возражений. Таково главное условие пребывания в школе, кто его нарушает, немедленно и навсегда покидает ее, и никакого снисхождения к кому бы то ни было. Даже ко мне, единственной здесь женщине, которой сам Всевышний предначертал особое расположение со стороны сильного пола. Без преувеличения скажу, в школе все без исключения относятся ко мне с уважением и подчеркнутой предупредительностью. Думаю, не обошлось без вмешательства Генриха. Только он один не выделяет меня из остальных, не удостаивает особым вниманием. Вернее, так было до определенного времени. И вдруг я почувствовала, что его отношение ко мне меняется. Он начал заниматься со мной персонально и даже сверхурочно. Во время коротких передышек похваливал, расспрашивал о житье-бытье, о планах на будущее, даже несколько раз провожал домой после тренировок. А однажды — я чуть не упала — пригласил в ресторан поужинать.

Я недоумевала: что стоит за этим — особый подход воспитателя к своей ученице или же возникшее чувство симпатии ко мне как к женщине. Признаться, второй вариант мне нравился больше.

Не скрою, Генрих давно восхищал меня — и не только как великолепный педагог и ма стер восточных единоборств. Я увидела в нем идеал мужчины, который всегда рисовала в своем воображении, — умный, сильный, справедливый, умеющий постоять за себя, за других, за доброе дело. Его внешность уходила как бы на второй план. Ради объективности должна отметить, что на первый, взгляд внешность Генриха, его лицо, фигура могли показаться невзрачными. В своей неизменной спортивной форме и даже в модном костюме с галстуком, который он надел по случаю нашего совместного выхода в ресторан, он выглядел далеко не суперменом. Мало кого могли привлечь его глубоко сидящие глаза, крупный с горбинкой нос, худощавое лицо, которое он то и дело хмурил, придавая ему недовольное и даже рассерженное выражение. Но я-то знаю, его внешность обманчива, за ней — доброе, отзывчивое сердце. Не говорю уже о стальных бицепсах, ловкости и других физических качествах, которые присущи каратисту с черным поясом третьего дана. Одним словом, я была весьма к нему расположена и, чего скрывать, ждала его ответной реакции. Поэтому, повторюсь, приглашение в ресторан было действительно приятным для меня сюрпризом.

Официант провел нас к столику, уставленному всевозможными закусками, над которыми возвышался букет чудесных красных роз. Нас усадили, разлили по бокалам шампанское и пожелали приятного аппетита.

— Ну, за тебя, за твои успехи, — произнес Генрих и чуть пригубил вино.

— Спасибо, — поблагодарила я и сделала хороший глоток райского напитка.

— С чего начнем, с икры?

— И с салата, — рассмеялась я и подставила свою тарелку.

Мы пили шампанское, закусывали, говорили о чем-то веселом. Я слегка захмелела и думала, замечает ли Генрих, что сидящие по соседству парни все время пялят на меня глаза. Потом забеспокоилась: одна шумная компания стала проявлять к нам повышенный интерес, бросать колкости в наш адрес, причем с расчетом быть услышанными.

Генрих, казалось, ничего не замечал. Он спокойно разговаривал, подливал мне вино, предлагал закуски.

Заиграла музыка. «Вот хороший повод отвлечься от неприятного соседства», — подумала я и предложила:

— Потанцуем?

Он поднял руки вверх.

— Последний раз я танцевал, когда мне было шесть лет, на новогодней елке.

— А может, попробуем? — робко настаивала я.

— Нет и нет. — Генрих был категоричен. — Ну а если тебе очень хочется попрыгать, — мне показалось, что Генрих сдается, и я уже приподнялась со стула, — то вот идет кавалер. Я не буду возражать.

К столу, ухмыляясь, приближался верзила, один из соседней компании. Со стороны Генриха это было настоящим предательством, и, чтобы ему досадить, я приняла приглашение парня, который подошел к столу и, ухмыляясь, обратился к Генриху: