Безмолвный дом

После завершения дела Рена Люциан официально обручился с Дианой, но они договорились отложить свадьбу на некоторое время из-за состояния здоровья ее отца. После того как его выписали из психиатрической лечебницы доктора Джорса, мисс Рен привезла отца в поместье, где окружила любовью и заботой в надежде, что здоровье его поправится. Но надежда оказалась тщетной: из-за пристрастия к морфию, выпавших на его долю злоключений и скитаний, а также неправильного образа жизни здоровье Рена пошатнулось окончательно и бесповоротно. Он впал в детство и, будучи лишен наркотиков, кои возбуждали его до исступления, превратился в настоящую развалину. Рен целыми днями мог хранить молчание, и даже книги перестали доставлять ему удовольствие. В конце концов его разбил паралич, так что последние месяцы своей несчастной жизни он провел в инвалидной коляске, в которой его возили по саду.

Тем не менее от природы у него было настолько крепкое телосложение, что после возвращения домой он прожил еще целых двенадцать месяцев, а умер неожиданно, во сне. Смерть его была легкой – она освободила его исстрадавшуюся душу от мучений в оковах одряхлевшего тела. Итак, Марк Рен умер и был похоронен. После этого Диана отправилась за границу, прихватив с собой в качестве компаньонки мисс Присциллу Барбар.

Люциан тем временем оставался в туманном Лондоне, стремясь преуспеть в своей профессии. Он получил уже некоторую известность, а с течением времени ему даже доверили вести пару дел, с которыми он выступил в суде. Однако до успешного стряпчего, стать которым он мечтал, ему было еще далеко, поскольку юриспруденция, в отличие от иных профессий, для достижения совершенства требует полной отдачи. Редко бывает так, что молодой адвокат ложится спать никому не известным, а просыпается знаменитым; к вершине ему приходится скорее ползти, а не бежать. При должном усердии и старании, а также умении пользоваться случаем со временем желаемая цель и впрямь может быть достигнута, хотя в девяти случаях из десяти она призрачна. Люциан не стремился заполучить судейскую должность или занять место лорда-канцлера; его притязания ограничивались достойной адвокатской практикой да еще, быть может, званием королевского адвоката в неопределенном будущем. Однако за время, что Диана носила траур, он преуспел настолько, что счел себя вправе просить ее руки и сердца по ее возвращении. Диана, со своей стороны, не увидела к тому никаких препятствий и ответила согласием.

– Если ты небогат, мой дорогой, моего состояния хватит на двоих, – ответила она, когда Люциан признался ей, что его бедность может стать единственной преградой на пути к их союзу. – Поскольку же деньги без тебя не доставляют мне удовольствия, я не намерена прозябать в Бервин-Маноре как одинокая старая дева. Я выйду за тебя замуж, когда пожелаешь.

И Люциан, воспользовавшись случаем, решил жениться, причем как можно скорее. Уже через два года после окончательного закрытия дела Рена они стали мужем и женой. И вот сейчас, сидя в саду в предзакатный час, они, только что вернувшись из свадебного путешествия, вспоминали события недавнего прошлого. Мисс Присцилла, остававшаяся на хозяйстве в Бервин-Маноре, приветствовала их с большой радостью и воодушевлением, поскольку полагала, что их брак устроился исключительно благодаря ей. Но теперь она ушла в дом, справедливо полагая, что там, где уже есть двое, третий лишний, и молодожены остались одни. Держась за руки, словно влюбленные, они сидели под раскидистым дубом, и лучи закатного солнца освещали их счастливые лица. После короткого молчания Люциан взглянул на жену и рассмеялся.

– Что ты увидел забавного, дорогой? – с улыбкой спросила миссис Дензил.

– Я подумал кое о чем приятном, а не забавном, – ответил Люциан, легонько пожав ладошку, доверчиво покоившуюся в его руке. – Точнее, я вдруг вспомнил сказку Ганса Христиана Андерсена о матушке Бузине и о пожилой чете, которая сидела под липой и праздновала золотую свадьбу, а лучи заходящего солнца играли на их серебряных коронах.

– Мы сидим под дубом, и у нас нет корон, – возразила Диана, – но счастливы мы с тобой ничуть не меньше, хотя до нашей золотой свадьбы еще далеко.

– Когда-нибудь это время обязательно наступит, Диана.

– Через пятьдесят лет, дорогой; это еще очень нескоро, – с сомнением протянула миссис Дензил.

– Что ж, меня это только радует, поскольку впереди у меня еще целых пятьдесят лет, чтобы разделить счастье с тобой. Клянусь честью, Диана, ты заслуживаешь счастья после всех невзгод, что выпали на твою долю.

– С тобой, Люциан, я наверняка буду счастлива, а вот другим людям не так повезло.

– Кому это – другим?

– Джейбезу Кляйну, например.

– Дорогая, – Люциан посерьезнел, – надеюсь, меня нельзя назвать жестоким, но я не нахожу в своем сердце жалости к Кляйну. Он был – и, пожалуй, остается – сущим негодяем!

– Не стану отрицать, он поступил дурно, – вздохнула Диана, – но ведь он сделал это ради своей дочери, не забывай.