Безгрешность

Сообщая Пип подробности, Лейла радовалась как человек – хотя как начальнице ей радоваться, возможно, и не следовало бы – тому, что Пип, похоже, не спешит вернуться к сбору материала для статьи другого журналиста о лицензировании коронеров.

– Пожалуй, пора мне отпустить вас к вашим протоколам вскрытия, – сказала она наконец. – Как они?

– Нудятина.

– Что ж, приходится заниматься и этим.

– Я не жалуюсь, просто сообщаю.

Лейла подавила прилив чувств. Потом поддалась ему.

– Я тут скучаю без вас.

– О! Спасибо.

Лейла ждала, надеясь на большее.

– И я без вас скучаю, – сказала Пип.

– Зря я не взяла вас с собой.

– Ничего. Ведь я никуда не денусь.

После звонка Лейла остро почувствовала, что слишком уж привязалась к девушке. Вытягивать из подчиненной признание, что она по тебе скучает, – уже чересчур, а Лейла хотела большего. Она была слишком откровенна, осталась неудовлетворенной и чувствовала себя немножко дурой. В нежности, которую она питала к детям, всегда была физическая составляющая, она располагалась в ее теле поблизости от тех органов, что стремились к близости и сексу. Но всякий раз этой нежности сопутствовало понимание, что тепло, которым она, Лейла, прониклась к ребенку у нее на руках, – тепло бескорыстное, что она никогда не предаст малыша, не воспользуется его невинностью. Вот почему ребенка не заменит ничто: родительская любовь, мучительная и сладкая в своей ненасытности, присуща человеку неотъемлемо.

И как странно, что полное имя Пип – Пьюрити. Безгрешность. (В резюме она назвалась Пип Тайлер, но Лейла просмотрела и приложение к ее диплому.) Имя показалось Лейле уместным, хотя она не вполне понимала почему. Разумеется, физически невинной Пип не была: в Денвере она жила с бойфрендом, о котором решительно отказывалась говорить – сообщила лишь, что он музыкант и зовут его Стивен. В Окленде обитала в убогих условиях вместе с немытыми анархистами, и фотографии с устроенного Коуди Флайнером пикника были добыты противозаконно, хакерами. Лейла задумывалась: может быть, невинность, которую она чует в Пип, это ее собственная невинность в двадцать четыре года? Тогда она понятия не имела, как мало искушена, но теперь она ясно видела это в Пип.

Ей хотелось стать для нее хорошим феминистическим образцом для подражания, дать Пип наставление, какого ей самой в том возрасте никто не дал.

– Парадокс интернета, – заметила она как-то за ланчем с Пип, – в том, что он, казалось бы, очень упростил работу журналиста. За пять минут можно выяснить больше, чем в прежние времена за пять дней. Но при этом интернет убивает журналистику. Нет замены журналисту, который оттрубил в профессии двадцать лет, оброс источниками, умеет различать, где есть сюжет, а где им не пахнет. Google и Accurint помогают нам почувствовать себя крутыми, но лучшие сюжеты можно найти только “в поле”. Источник обронит фразу – и вдруг понимаешь, где собака зарыта. Вот тогда-то я чувствую себя по-настоящему живой. За компьютером я только полчеловека.

Пип слушала внимательно, но уклончиво. Похоже, она, как многие нынешние выпускники колледжей, предпочитала воздерживаться от слишком определенных суждений, чтобы не показаться, с одной стороны, несовременной, с другой – непочтительной. Вдруг Лейле пришло на ум, что Пип едва ли невинное дитя, что на самом деле она искушеннее самой Лейлы – ведь она и ее ровесники отлично понимают, сколь безнадежно загубленный мир они наследуют, – и что если кто тут наивен, то сама Лейла. И все-таки она надеялась, что сквозь сдержанность Пип еще можно будет прорваться, что это всего лишь стиль, свойственный ее поколению.

Пип либо совсем не брала в рот спиртного, либо пила слишком много. Лейла время от времени водила ее в рестораны, чтобы подкормить, но пила при этом одна. Однако на прошлой неделе, в четверг, Пип вдруг заказала за ужином бокал вина и в две минуты его осушила. Затем точно так же расправилась со вторым бокалом и спросила, не будет ли Лейла против, если она закажет бутылку; смешно, но предложила за нее заплатить. Часом позже бутылка была пуста, к еде Пип едва притронулась, и глаза у нее были на мокром месте. Лейла потянулась к ней через стол, коснулась рукой раскрасневшейся щеки.

– Милая моя, – сказала она.

Пип выскочила из-за стола и скрылась в туалете. Вернувшись, спросила, нельзя ли будет поехать к Лейле домой, только один раз, только сегодня, и заночевать у нее на диване или где угодно.

– Милая моя, – повторила Лейла. – Что случилось? Не хотите со мной поделиться?

– Ничего не случилось, – ответила Пип. – Просто мне тут очень одиноко. Я скучаю по маме.

О ее маме Лейла предпочитала не думать.

– Если хотите у меня переночевать, поедем, – сказала она, – но вам нужно кое-что знать о моей ситуации.

Пип торопливо кивнула.

– Или вы уже о ней слышали?

– Кое-что.

– При обычном раскладе я бы провела эту ночь у Тома – полагаю, это входит в то, что вы слышали. Но это не лучший вариант, мне кажется.

– Понятно. Зря я спросила.

– Нет! Очень хорошо, что вы спросили. Есть другое место, где я как бы на правах гостьи. Если вы не против пробраться тайком…