Безгрешность

– Мне, наверно, понадобится съездить домой, в Фелтон, – сказала Пип Джейсону однажды вечером, когда они шли под зонтами вниз по склону от пансионата св. Агнессы. Она посещала там Рамона примерно раз в месяц, хотя отношения между ними уже были не такими, как прежде. Он был теперь приемным сыном только Мари, но не Стивена. У него появились новые друзья, в том числе “подруга”, и он очень серьезно относился к обязанностям уборщика, которые научился исполнять. Пип решила перед тем, как их жизни совсем разойдутся, познакомить с ним Джейсона.

– Надолго? – спросил Джейсон.

– Не знаю. Может быть, не на одну неделю. Свободных дней, которые мне положены, точно не хватит. Предчувствую, что с мамой придется трудно. С работы, видимо, надо будет уйти.

– А можно будет мне приехать повидаться?

– Нет, уж лучше я сама к тебе приеду. Там хибара, пятьсот квадратных футов всего. К тому же ты, боюсь, как увидишь мою маму, так побежишь от меня со всех ног. Подумаешь, что втайне я, наверно, такая же, как она.

– Родителей все хоть немножко, да стыдятся.

– У меня есть на это особые причины.

Пип была самым свежим увлечением Джейсона, но, к счастью, не единственным; чтобы увести его от разговора о ее качествах, достаточно было упомянуть о математике, теннисе, телепередачах, видеоиграх или литературе. Он жил гораздо более полной жизнью, чем она, и она была этому рада: это позволяло ей свободно дышать. Если ей хотелось вновь полностью завладеть его вниманием, надо было только взяться за его руки и приложить их к своему телу; в нем самом в этом отношении было что-то собачье. Если ей хотелось от него чего-то еще – например, чтобы он пошел с ней к Рамону, – он соглашался с энтузиазмом. Он умел превращать то, что они делали в данную минуту, в самое желанное для себя занятие. Однажды он быстро съел четыре самых обыкновенных печенья с ванильным кремом, после чего остановился и, держа перед глазами пятое, восхищенно проговорил: “Фантастика, до чего же они вкусные!”

Если она станет богатой – а она уже чувствовала, что дело к этому идет, ощущала деформирующий сознание вес слова наследница, – то Джейсон будет последним парнем, которому она понравилась, пока еще была никем. Он признавал, что практикантство у Андреаса Вольфа подтвердило его оценку ее ума, но заверял ее, что к расставанию с Сандрин это не имеет никакого отношения. “Тут дело только в тебе, в тебе самой, – сказал он ей. – Мне достаточно было видеть тебя за прилавком в кофейне”. Она доверяла Джейсону, как, может быть, не доверяла никому, но не хотела, чтобы он это знал. Она отдавала себе отчет в хрупкости того, что у них было с Джейсоном, и еще лучше, благодаря мемуарам Тома, отдавала себе отчет в опасностях любви. Ей хотелось зарыться в Джейсона, излить на него свое доверие, но она остерегалась, зная, что такое самозарывание и безудержное доверие могут обернуться нездоровыми отношениями. Поэтому она позволяла себе безоглядную несдержанность только в сексе. Тут тоже, вероятно, были свои опасности, но она ничего не могла с собой поделать.

Вернувшись в тот вечер в квартиру Джейсона, они снова легли в постель. Любовь, которую она начинала чувствовать, выводила секс на новый, почти метафизический уровень; стихотворение Джона Донна, которое она проходила в колледже и плохо поняла, стихотворение об Экстазе, освобождающем от смятения, теперь обретало для нее смысл. Но вслед за Экстазом опять пришло беспокойство.

– Я думаю, мне надо уже позвонить маме, – сказала она. – Не могу больше откладывать.

– Давай, звони.

– Можешь, пока я буду разговаривать, так и лежать, как сейчас? Руку не убирай. Мне надо, чтобы ты меня держал, на случай, если меня начнет засасывать.

– У меня сразу картинка в голове: самолет, где произошла разгерметизация. Говорят, на удивление трудно удержать человека внутри, если его засасывает в дырку. Хотя чему тут удивляться: перепад давления колоссальный.

– Держи изо всех сил, – сказала она, берясь за телефон.

Чувствуя, как любовно Джейсон относится к ее телу, она и сама начала ценить то, что оно у нее есть. Она ждала ответа матери, крепко уцепившись за его руку.

– Привет, мама, это я. – Она приготовилась услышать: Котенок!

– Да, я слушаю, – отозвалась ее мать.

– Прости, что так долго не звонила, но теперь я хочу приехать повидаться с тобой.

– Ладно.

– Мама, ну что ты.

– Ты уезжаешь и приезжаешь, когда тебе вздумается. Хочешь – приезжай. Разумеется, ты имеешь право. Разумеется, я буду на месте.

– Мама, я знаю, что я очень виновата.

Щелчок, гудки.

– Черт, – сказала Пип Джейсону. – Повесила трубку.

– Ну и ну…