Безгрешность

За четыре дня до этого Джейсон прислал Пип через Фейсбук личное сообщение: загляни в “отношения” на моей страничке. Главным, что она, сделав это, испытала, было смятение. Нести какую-либо ответственность за прекращение чужих отношений было последним, чего она хотела. Помимо прочего, ситуация, похоже, обязывала ее компенсировать ему этот разрыв своей доступностью. Хотя, конечно, она сама прямо-таки на это напрашивалась. Из всех способов отказаться от тенниса выбрала самый неудачный: поднять вопрос о девушке Джейсона. Да, прав Дрейфус: никому нельзя доверяться – и самой себе в том числе! Замаскировала этикой отношений свой подлинный мотив: отнять Джейсона у Сандрин. И самой с ним спать? Ей, конечно, хотелось с кем-нибудь спать, с последнего раза прошла целая вечность. Но Джейсон нравился ей чуть больше, чем нужно, чтобы спать с ним выглядело хорошим вариантом. Что, если он понравится ей еще сильней? Не ждут ли ее тогда такие спутники близких отношений, как боль и ужас? Она написала ему:

Я, конечно, обязана была внести ясность ГОРАЗДО раньше… в общем, на меня очень много сейчас всякого навалилось, и я не могу, если честно, ничего тебе обещать, кроме как отбивать мячи, посланные мне под правую руку. Должна была НАМНОГО четче сказать тебе об этом в воскресенье. Прости, прости и еще раз прости. И пожалуйста, не считай, что не можешь теперь отказаться от тенниса со мной.

На что Джейсон очень быстро ответил: теннис как таковой меня устраивает.

На корте она очень быстро обнаружила, что играет он плохо – еще хуже, чем она. При первой возможности он старался ударить по мячу со всей силы, иной раз вовсе по нему не попадал, чаще посылал его в сетку или над ее головой, а его хорошие удары были неберущимися – настоящими пулями. Через десять минут она попросила о тайм-ауте. Шоко, привязанный к столбу за оградой, с надеждой встал на ноги.

– Я не специалистка по теннису, – сказала она, – но мне кажется, ты лупишь слишком сильно.

– Когда попадаю в площадку – фантастическое чувство.

– Я знаю. Но идея была – наладить обмен ударами.

Он помрачнел.

– Да, теннисист из меня отстойный.

– Для этого мы и практикуемся.

После этого он стал бить не так сильно, и кое-какой обмен ударами порой завязывался, но самый долгий розыгрыш, какой у них был за час, насчитывал шесть ударов.

– Кирпичная стена во всем виновата, – сказал ей Джейсон, когда они уходили с корта. – Я теперь понял, что надо было провести по ней черту на высоте сетки. И, может быть, вторую черту повыше – как бы заднюю линию.

– Я их провожу в уме, – сказала Пип.

– Мне, конечно, трудно надеяться, что тебе хочется услышать, как вычислить вероятность розыгрыша из шести ударов, если вероятность ошибки при одном ударе составляет пятьдесят процентов. Или, чуть поинтересней, как вычислить нашу реальную совместную вероятность ошибки, зная эмпирическую частоту розыгрышей из четырех ударов.

– Как-нибудь в другой раз, – ответила Пип. – Сейчас я бы поехала домой.

– Я слишком отвратительно играю, чтобы тебе захотелось это повторить?

– Нет. Кое-какие розыгрыши были очень даже ничего.

– Я должен был заранее тебе сказать, какой я отстойный игрок.

– То, что ты мне не сказал, бледнеет перед тем, чего я тебе не говорю.

Джейсон нагнулся отвязать пса. В “низкой подвеске” корпуса, в том, как клонилась тяжелая голова Шоко, чувствовалось что-то смиренное и терпеливое. Улыбка была глупой, но, возможно, глупой не без хитрости: мол, я из глупого собачьего племени, что с меня возьмешь.

– Прости, если я тебя огорошил, – сказал Джейсон. – В смысле – расставанием с Сандрин. У нас к этому, в общем-то, шло. Просто я не хотел, чтобы ты считала меня одним из таких… ну, ты понимаешь. Кто встречается с двумя одновременно.

– Понимаю, – отозвалась Пип. – Определенность – это хорошо.

– И еще я не хочу, чтобы ты думала, что ты единственная причина.

– Ясно. Не буду так думать.

– Хотя ты, безусловно, одна из причин.

– И это тоже усекла.