Безгрешность

Когда самолеты атаковали Нью-Йорк и Вашингтон, Аннагрет побежала домой удостовериться, что с ним все в порядке. Это был иррациональный, но довольно-таки обычный в тот день поступок: возникло ощущение, что если в Америке творится такая жуть, то похожее может произойти где угодно и с кем угодно. Но они с Аннагрет отдалялись друг от друга так долго, что, когда связующая нить была порвана, они по инерции стали отдаляться еще и еще; оказалось, что у них нет ни общих друзей, ни даже общих интересов. Все, что ему осталось, – это сентиментальная и временами горькая мысль, что она была любовью его жизни.

С Катей порвать было несколько трудней. Он удалял, не слушая, ее телефонные сообщения, а когда она приходила сама, захлопывал перед ней дверь и громко щелкал задвижкой; неделю спустя он переехал в другую, не столь легкодоступную квартиру в Кройцберге. Но узнать номер его телефона было не так уж трудно, и позднее той осенью, когда он фигурировал в новостях благодаря одной из своих первых крупных утечек в интернете – разоблачению продаж немецких компьютеров Саддаму Хусейну, – ему позвонил мужчина и сказал, что располагает документом, который может его заинтересовать.

– Если это в бумажном виде, пришлите по почте, – ответил ему Андреас. – Если в цифровом – по электронной.

У позвонившего был голос пожилого человека, выговор – берлинский.

– Я бы предпочел передать это вам из рук в руки.

– Нет. Вам должно быть ясно, что я в эти дни могу опасаться за свою безопасность.

– Это не бомба. Просто документ. Он касается вас лично.

– Почта к вашим услугам.

– Боюсь, вы не поняли. Документ сообщает факты, имеющие отношение к вам персонально.

Андреас не знал, кто, помимо Тома Аберанта, способен сейчас разоблачить его как убийцу. Капитан Вахтлер, который принес ему папки в архиве Штази, давно умер (Андреас, используя свое членство в комиссии Гаука, следил за ухудшением его здоровья), но кое-кто из бывших выше- или нижестоящих сотрудников теоретически может быть в курсе. В большинстве своем это немолодые люди с берлинским выговором. Не исключено, что один из них ему и позвонил.

– Чего именно вы хотите? – спросил он, выдерживая ровный тон.

– Хочу, чтобы вы помогли мне опубликовать документ.

– Хотя он затрагивает меня лично.

– Да.

Андреас согласился встретиться в библиотеке Американского Дома, где была солидная охрана. У того, кто на следующий день его там ждал, было чисто выбритое, морщинистое, в прошлом красивое лицо пьющего человека. На вид сильно за шестьдесят, одет в нечто поношенное в стиле битников: красная водолазка, вельветовый пиджак с кожаными локтями. На бывшего сотрудника Штази не похож совершенно. На библиотечном столе перед ним лежал портфель.

– Вот мы и снова встретились, – произнес он с улыбкой, когда Андреас сел напротив.

– Мы встречались?

– Я был моложе. И с бородой. Неделю до этого ночевал под мостом.

Андреас ни за что бы сам его не узнал.

– Как поживаешь, сынок? – спросил его отец.

– Неплохо – до этого момента.

– Я слежу за твоими достижениями. Надеюсь, тебя не рассердит, что я позволяю себе чуточку тобой гордиться. Гордиться и испытывать некое личное удовлетворение, ибо, когда мы виделись в прошлый раз, ты не проявил никакого интереса к тому, чтобы узнавать секреты. Но все течет, все меняется. Теперь секреты – твоя профессия.

– Да, забавно сложилось. Так чего вы хотите?

– Было бы неплохо время от времени с тобой пересекаться.

Как объяснить тот факт, что перспектива совершенно его не радовала? Дело было не только в красной водолазке и кожаных заплатах на локтях. Дело было в том, что он хотел быть верен памяти о другом своем отце.

– Нет желания, – сказал он.

Улыбка отца стала более болезненной.

– Да, ты, конечно, заносчивый сукин сын. Рос в привилегированной семье, привык получать все, что пожелаешь. Странно было ждать от тебя чего-то другого.

– Вы неплохо все обрисовали.

– С матерью ты, полагаю, и сейчас в хороших отношениях?

– Не могу этого сказать.

– Поразительно, как мало она изменилась.

– Вы ее видели?

– Через дверь ее квартиры, очень коротко.

– Так чего вы хотите?

Его отец открыл портфель и вынул рукопись в три пальца толщиной.

– Ты нелюбопытен, – сказал он. – Но могу сообщить, что далеко не всегда получал именно то, чего желал. Меня тогда опять посадили. Когда вышел, работал таксистом, пока Штази не ликвидировали. Женился на женщине с добрым сердцем, но пьющей. Сам начал сильно закладывать за компанию. Теперь завязал – это на вопрос, который читаю в твоих глазах. У меня есть сын – другой сын – с серьезным врожденным заболеванием. Жена заботилась о нем, пока не умерла два года назад. Наш мальчик сейчас в учреждении, не сказать что прекрасном, но лучшем из всего, что я могу себе позволить. После всех событий в стране меня взяли работать в школу, я преподавал английский в восьмом и девятом. Сейчас это мне дает маленькую пенсию, но в основном живу на федеральное пособие.

– Тяжелая история, – промолвил Андреас не без теплоты в голосе. – Сочувствую.