Бездушный

Обычно к завтраку я выхожу в пижаме, но сегодня надеваю бежевый спортивный костюм, закрываясь от взглядов этого мужчины. Мне хочется уволиться. Вот прямо сейчас спуститься к этому мерзавцу и сказать, что ухожу, пусть не думает, что я доступная и безотказная. Но идти мне некуда, да и Темочка расстроится, если сбегу. Ведьму ему вызовут, она выкинет кота и продолжит дрессировать ребенка.

Надо признать, я дура. И таких грех не поиметь, раз сами не против. Отчего-то становится очень стыдно.

Бужу Артема, идем умываться и чистить зубы. Улыбаюсь, а самой тошно в этой ванной, особенно когда смотрю на стиральную машинку.

Помогаю ребенку одеться. Спускаемся вниз. Роберт уже в гостиной, разговаривает с кем-то по телефону. Дыхание спирает от его близости. Но я беру себя в руки и прохожу мимо, не желая ему доброго утра. Я вообще не смогу сейчас говорить с этим мужчиной. Мне хочется, чтобы сказал он. Но Роберт молчит, тоже проходя на кухню.

— Ты чего больше хочешь: кашу или сырники? — спрашиваю у Артёма, делая вид, что Роберта не существует.

Ребенок не ответит, поэтому я демонстрирую ему творог и пачку с геркулесом. Мы научились общаться без слов. И прекрасно друг друга понимаем.

У Роберта не спрашиваю, чего он хочет, в общем, не предлагаю ему завтрак, как раньше. Обойдется. В мои обязанности не входит ему готовить. А по-человечески, от души, он не заслужил.

Тема кивает на творог.

— Правильно, я тоже больше сырники люблю. С малиновым вареньем?

Мальчишка с улыбкой кивает. И я тоже через силу улыбаюсь, назло всем.

Артем самостоятельно достаёт из шкафа коробку кошачьего корма и насыпает его в миску Гарфилда.

— Кис-кис, кис-кис! — зовет кота. Это пока единственное, что произносит мальчишка. Мы с Робертом, замерев, наблюдаем. Мужчина поднимает на меня взгляд, а я тут же отворачиваюсь.

Нечего на меня смотреть своими бездушными глазами.

Принимаюсь готовить сырники, стараясь не обращать на него внимания. Я тоже буду равнодушна. Хотя это сложно. Очень. Особенно когда не можешь уйти, хлопнув дверью.

— Маша, — вдруг обращается ко мне Роберт. Его голос совсем рядом. Оборачиваюсь, почти врезаясь в мужчину. Он стоит почти вплотную. И этот его чертов мужской запах опять сносит меня.

— Вы что-то хотели?

— Да, после завтрака зайди ко мне в кабинет, — сухо сообщает он мне, больше распоряжаясь, и, не дожидаясь моего ответа, выходит из кухни.

Застываю на секунды, сжимая в ладонях полотенце, забывая, что делала. А мне страшно идти к нему в кабинет. Разговаривать, смотреть в глаза, быть очень близко – необъяснимо страшно, поскольку ничего хорошего меня там не ждет.

Вот почему в моей жизни всегда так?

В школе меня тоже очень привлекал мальчик. А я ему совсем не направилась. Страдала по-детски, сколько слез пролила. Сейчас, конечно, смешно вспоминать. В колледже у меня появился парень. Мы встречались долго, и первый секс у меня случился с ним. Но огромной симпатии и любви к нему я не испытывала, а, скорее, позволяла себя любить. В общем, всё по классике, как завещал поэт: «Мы любим тех, кто нас не любит, и губим тех, кто в нас влюблен». Вот такая проза жизни и никакой романтики.

Хочется порыдать над своей несчастной долей, но смысл плакать, когда виновата сама?

Меня никто не насиловал и не принуждал. Я сама этого хотела. Получила взрослого мужика?

Понравилось?

Понравилось. Очень… Но…

А продолжения и вечной любви мне никто не обещал.

Артем с удовольствием уплетает сырники, а я вяло помешиваю в чашке давно остывший чай. Мальчишка доедает и убегает с котом в гостиную. Медлю, долго намывая посуду и натирая столешницу, оттягивая время.

Артем забегает с яблоком, протягивая мне его. Он не ест неочищенные, не любит шкурку. Забираю, мою яблоко, беру нож, мальчишка снова убегает в гостиную. Чищу яблоко, посматривая на часы на стене. Через час нам ехать к психологу.

— Долго тебя ждать? — снова, очень близко раздается голос Роберта. Неожиданно. Вздрагиваю, нож соскальзывает и попадает по пальцу.

— Ай!

Отбрасываю нож. Кровь выступает моментально. Больно. Открываю холодную воду, подставляя палец и смывая кровь.

— Ты что такая пугливая? — наблюдает за мной мужчина. А из моих глаз скатываются слезы. Мне, конечно, больно от пореза, но плачу я не поэтому, а потому что…

— А не нужно ко мне подкрадываться! — нервно выдаю я, всхлипывая. Мужчина глубоко вздыхает и выходит из кухни.

Смываю кровь, отрываю бумажное полотенце, чтобы приложить к ране, одновременно другой рукой утирая глупые слезы. Разворачиваюсь и вижу, как в кухню возвращается Роберт с пластырем, ватными тампонами и перекисью в руках.

— Сядь, — велит мне, указывая на стул возле стола. Послушно сажусь. Мужчина нависает надо мной. — Дай руку.

Тяну ему ладонь. Перехватывает за запястье. Резко срывает с моего раненого пальца бумажное полотенце. Больно. Всхлипываю.

— Прости.

Уже аккуратно удерживает запястье и льет на палец перекись. Она шипит и пенится. Немного щиплет, закусываю губы, наблюдая, как мужчина промокает остатки перекиси ватным тампоном и надевает мне на палец пластырь, немного стягивая.

— Нормально? Не больно?