Бездомыш. Предземье

— Подождите! — резко сел Раст. — А что, если Патю на пролив выбросило? А лёд-то весенний уже. Снегом слабые места припорошены. На трещину какую наступил — и того, провалился. Лежит сейчас на дне, рыбок кормит.

— Да не, — не поверил Лео. — Едва ли. Скорее Пати уже и в городе нет. По фермам, деревням его никто искать не будет специально. До нашего выпуска не увидим мы уже его точно. А жаль. С удовольствием бы послушал про испытание, что там было.

— И про дар, что ему достался, — добавил Микита. — Ох и могучий там небось дар… Из такой-то норы.

И снова ножом по живому. Весь день ведь хожу прислушиваюсь к себе, пытаюсь тот дар распознать как-нибудь. Не выходит пока. Чего-то получил от Бездны, а чего не знаю. Обидно.

Но утешает хоть то, что про Якова бес не ошибся, похоже. Совместных занятий сегодня у нас с их отрядом нет, но в трапезной уже трижды встречались. Косится на меня, но стоит голову в его сторону повернуть, сразу же взгляд отводит. Видать, получилось запугать. Те несколько дней, что остались до моего выпуска, строить против меня козни не рискнет точно, а, если повезёт, то и вовсе предпочтёт про свои обиды забыть. Он ведь, хоть и наглый, а трус.

Прикончить бы его, да нельзя. Хоть и чешутся руки свернуть ему шею, а проблем у меня сейчас и так выше крыши. Не о мести надо думать, а о том, как побыстрее с Муна удрать. Скорее бы уже эта дурацкая учёба закончилась.

* * *

Под ногами остатки почти высохших луж. Солнце жарит сегодня совсем по-весеннему. И не верится, что недавно город заметала та памятная ночная вьюга. Того и гляди, зелень отовсюду полезет. Не удивительно, что лёд в проливе ещё позавчера полностью вскрылся, и вчера на Большую землю сбегал первый в этом году паром.

Туда-то отвёз он охотников — самые нетерпеливые отправились за «подснежниками». Выходящий из спячки зверь слаб, и многие не прочь подождать, раньше срока занимая удобные для охоты места. А вот обратно на остров паром, говорят, доставил просто кучу торгового люда с товарами. Отец Леонарда, встречающий сына у школы, сказал, что едва всех желающих взяли на борт — столько народу скопилось. На перепутье оно всегда так. Санный путь зимой лёгок, вот и набиваются в форт все, кто приехал под тающий лёд, когда своим ходом пролив пересекать уже страшно, а по воде ещё рано.

Свобода… Иду и на радостях тихо насвистываю весеннюю припевку про тающий снег. Не скажу, что учился я зря — всё ж теперь, и читать, писать умею, и с со счётом ещё больше дружу, и другого полезного всякого кучу узнал, и с оружием нынче чуток управляюсь получше, и друзей обрёл новых, а всё равно в целом мукой та школа была. Второй раз не пошёл бы. Да и не светит теперь.

Лео с батей сразу на повозке уехал, Лымарь с Растом свернули три перекрёстка назад, а с Микитой мы распрощались пару минут всего как. Мой дом дальше всего от храма, на другом конце города. Но прогулка приятная.

Зайти что ли, бумагу свою сразу подправить? Долей-то у меня теперь сильно поболе, чем написано там. Хотя… Вдруг на Фате не принято троерост свой показывать? А вдруг принято? Да и до Фата того ещё пилить и пилить. Лучше сделаю.

До ворот невелик крюк — там бесплатно мне числа поправят. Зашёл, очередь на десяток минут отстоял. Теперь моей бумагой можно смело людей пугать. Пятьдесят пять долей крепи, шестьдесят две силы, а в ловкости, так и вовсе, за сотню перевалил — сто шесть там долей у меня. Кто бы сказал год назад, что возвышусь так сильно, никогда не поверил бы. Богатырь настоящий. И одарённый к тому же. Ещё бы свой новый дар пробудить как-нибудь…

Вот уже и моя Ткацкая улица. Кроме младших все сейчас на работе, но Лина всяко должна воротившемуся домой мужику стол накрыть. Знает, что сегодня мой выпуск. Завтрак был давно, а обедом накормить учеников на дорожку в школе почему-то не захотели. Ну и ладно — достала уже их казённая жрачка. Вейкиных щей навернуть бы сейчас…

Так… Кого-то сейчас наругаю. Наружная дверь не заперта. Разулся в прихожке, шапку с курткой на крюк. Пахнет вкусно из горницы. Напекли мне чего-то.

— А вот и братишка ваш, — толкнув дверь, шагаю я внутрь.

И тут же, сбитый с ног, лечу на пол.

— Бросай нож! А то шею сопле сверну!

Дверь, через которую я только что вошёл, уже захлопнута. Её закрывает собой здоровяк с длинным кинжалом в руке. Ещё двое вооружённых мужиков стерегут окна и выход во двор. Видно, прятались за накрытом длинной скатёркой столом. Четвёртый у лестницы держит Зуйку и Важика. Пятый, тот, что орёт, зажал шею Фоки рукой, а в другой сжимает короткий и узкий меч. Этот у печки. Судя по богатой одежде — хотя остальные тоже далеко не оборванцы — этот у них за главного.

— Хорошо, хорошо, — роняю я на пол нож, который успел прежде выхватить в кувырке из ножен на поясе. — Отпустите малых. Дети здесь ни причём.

— Понял? Да? — скалится главарь, напоминающий мне лицом… — Думал, Яшка мой тебя испугается? Одарённый он… Тьфу! Смерд убогий! Зимородовых пугать… Отродясь среди нас трусов не было!

— Раз не трусы, детей отпусти, — перебил я не то Яшкиного отца, не то брата.