«Умереть! Немедленно умереть!» Открылась дверь, и появился Станислав Янович Ратовский — в махровом халате бордового цвета, в стоптанных меховых шлепанцах на тощих волосатых ногах, чисто выбритый и благоухающий терпкими духами, кажется, теми самыми, чьи невидимые струи витали в том проклятом кабинете. В длинных пальцах правой руки он держал высокий стакан с прозрачной жидкостью, и на его дне истаивали две желтые таблетки.
— Владимир Александрович, голубчик! — В голосе звучало сочувствие и доброжелательность,— В какой вы неудобной позе! Выбирайтесь-ка из-под стола. Живее, живее! Вот так! — Наш траурный герой в розовом нижнем белье, перепачканном пылью, сел на стул. Его била мелкая дрожь,— Вот выпейте-ка сей нектар, и через полминуты почувствуете благостное облегчение.
Станислав Янович протянул Владимиру Александровичу стакан. Тот с ужасом отшатнулся, выставив вперед руки с растопыренными пальцами.
Ратовский безмятежно рассмеялся:
— Господин Копыленко, пораскиньте мозгами: есть мне смысл травить вас ядом, когда мы вашу персону заполучили, уж поверьте на слово, с немалым трудом и еще большими затратами…
— Кто это — мы? — пролепетал Владимир Александрович непослушными губами.
— Потом, потом. Пейте! — В голосе ненавистного Ратовского прозвучал приказ.
«Я в полной его власти»,— пронеслось в смятенном сознании бывшего товарища Копыленко.
Он покорно выпил прозрачное, без всякого вкуса пойло, и действительно очень скоро пришло облегчение. Сначала в голове начали как будто лопаться некие шарики, не больно, но с характерным звуком: пых! пых! пых! Все быстрее, быстрее, быстрее!… Углубилось дыхание, окрепли мышцы, с глаз спала пелена (или упал занавес) — в комнате посветлело. Владимир Александрович облегченно тряхнул головой. Он был в полном порядке. Надо уточнить: в полном физическом порядке.
— Что все это значит? — спросил товарищ Копыленко (снова товарищ) строгим начальственным тоном,— И… где мои документы?
Ратовский откровенно, с удовольствием захохотал.
— Владимир Александрович, голубь мой сизокрылый,— сказал он, все еще давясь хохотом,— Беседовать о серьезных вещах в таком, простите, жалком виде… Вам срочно необходимо посмотреть на себя в зеркало. Забирайте-ка свои вещички, возьмите из баула бритву — и марш в ванну! По коридору вторая дверь направо. Первая — туалет. А я пока займусь поздним завтраком. За трапезой и побеседуем.
И, вдруг полностью лишившись воли, став вялым и безразличным ко всему, Владимир Александрович Копыленко подчинился.
В ванне, облицованной зеленым ярким кафелем, была чистота. Все необходимое на полках. Увидев в зеркале свою помятую, небритую физиономию, с печатью пагубного разврата, Владимир Александрович плюнул в нее, даже со злорадным удовольствием («Поделом тебе, харя немытая!»), и, погружаясь в горячую пенную воду, подумал вдруг: «А! Пропади все пропадом!»
Минут через двадцать, появившись в комнате уже во вполне пристойном виде, он обнаружил Станислава Яновича в изящном темно-синем костюме, белоснежной сорочке и при галстуке-бабочке. На столе был скромный, но вполне приличный завтрак: чай, сандвичи, яичница, крохотные белые булочки, сливочное масло и вишневый джем.
— Спиртное сейчас нельзя,— улыбнувшись, сказал Ратовский.— Может пропасть эффект тибетского зелья. Да и вообще, любезнейший Владимир Александрович, вам следует отвыкать от дурной русской привычки опохмеляться по утрам. Она вам в новой жизни больше не понадобится.
— То есть? — прошептал господин Копыленко.
— Отныне вы эмигрант, перебежчик, невозвращенец. Выбирайте любой вариант, какой вам больше нравится.
Владимир Александрович судорожно проглотил кусок яичницы, поднявшись со стула, вышел на середину комнаты и, взяв себя в руки, сказал гордо (помните Владимира Маяковского: «У советских собственная гордость: на буржуев смотрим свысока!»):
— Я требую немедленно соединить меня с советским посольством и от дальнейших разговоров отказываюсь.
— Да полно вам, голубчик,— буднично, по-домашнему сказал Станислав Янович, намазывая хрустящую булочку вишневым джемом и с аппетитом откусывая от нее кусочек,— Садитесь, в ногах, как известно, правды нет. И кушайте, кушайте. Времени в обрез.— Ратовский, облизав тонкие губы, взглянул на ручные часы.— Ваш рейс в Лондон в пятнадцать десять…
— То есть? — обалдев, спросил Владимир Александрович.
— Да садитесь же вы!
Господин Копыленко сел и большими глотками выпил чашку остывшего ароматного чая.
— Я, конечно, могу соединить вас с вашим посольством, хоть с самим послом. Только какой прок? Что вы ему поведаете? Может быть, о вчерашних ваших проказах?
— Я… я…— Владимир Александрович потерялся, его стал бить озноб, мысли разбежались,— Да кто вы такой? — выкрикнул он истерически,— Кто вы такой, в конце концов?