После премьеры - шикарный банкет. В огромном зале столы были расставлены буквой "П", где по центру все биробиджанское партийное и советское начальство, левое крыло - гости, в том числе и мы, прилетевшие, а правое крыло - актеры, за исключением исполнительницы главной женской роли-партии, все евреи. Произносились речи благодарности партии и правительству, разрешившим существование еврейской национальной культуры, и речи представителей "партии и правительства", благословляющие дальнейшее цветение оной. А в заключение актеры театра исполняли древние еврейские песни - тогда-то вот я и обнаружил с изумлением, что проигрыш - самая красивая часть знаменитой и заслуженно популярной песни "День победы", каковую и поныне поет вся постаревшая часть России, имеет национальное еврейское происхождение. Но разве этот факт способен что-либо поменять...
К слову. Еврейские диссиденты тогда с гневом осудили факт появления национального еврейского театра. Общелюбимое слово - провокация! В стране государственного антисемитизма - не иначе, как для отвода глаз мирового общественного мнения.
Еще о русско-советской песне.
Помнится, в конце пятидесятых Эдиту Пьеху упрекали за пошлость манеры исполнения, но на фоне нынешнего эстрадного бешенства, кликушества и безголосия она - сама невинность.
Вот, к примеру, наша знаменитая родоначальница "эстрадной свободы" исполняет нечто - песней и назвать невозможно - на слова Б.Пастернака: зависнув безжизненными зрачками на объективе, заслуженная пенсионерка эстрады, периодически взвизгивая, отчаянно конвульсирует всеми частями тела так, словно "свеча горела" не на столе, а совсем в другом месте... Ни следа от интимности и дивной целомудренности стиха - одно похабство.
К счастью, ветра всеобщего опошления не коснулись музыкальной классики. А если и коснулись, то где-то на задворках... Иначе нам предложили бы любоваться, как стриптизерша, елозя потным телом по металлической палке, изображает страдания Офелии...
Кроме эксперимента А.Шнитке с "Пиковой дамой", ничего подобного мне более не известно. А "пресловутое" протестное по этому поводу письмо А.Журайтиса, между прочим, предварительно обсуждалось все там же - в мастерской Ильи Глазунова, и я помню слова А.Журайтиса: "Можно говорить, что "Пиковая дама" - произведение незаконченное, но как надо понимать себя, как себя видеть, чтобы браться за "исправление" Чайковского..."
А Запад... что ж, новым непроницаемым занавесом нам от него не отгородиться. Не исчезнут с наших книжных полок ни Бальзак, ни Дюма, ни Диккенс... и сотни имен людей Запада - часть нашего духовного багажа.
Ксения Григорьевна Мяло, которую уж никак не заподозришь в "западнофильстве", призналась как-то, что для нее было бы трагедией новое закрытие границ. Паршивец де Кюстин так резюмировал свое открытие России: "Когда я оцениваю себя, я скромен. Но когда я сравниваю себя - я горд".
Нам, в отличие от него, вроде бы и нечем гордиться, сравниваясь. И все же это не так.
Я попал на Запад, в самую культурную страну Европы - Англию почти что сразу после освобождения из тюрьмы. То был праздник глазам и душе. Средневековый замок в Дувре на берегу Ла-Манша я облазил поквадратно от башен до подвалов. Я истоптал все палубы прекрасно сохраненного боевого парусника, общупал руками механизмы и чуть ли не по пояс всовывался в жерла бортовых пушек. Умилялся домику "Пиквикского клуба". Захватывался дыханием в книжном хранилище Кембриджа. Вдоль и поперек исходил римское кладбище на самом северном шотландском берегу.
Потом была Америка с ее Великим каньоном и воистину космическим явлением тумана, наплывающего на Сан-Франциско с океана.
Германия и величественные замки на высочайших берегах Рейна, дивное своеобразие баварских городков и поселений.
Наконец, Италия и Колизей! Ни кино, ни репродукции не воспроизводят действительной объемности этого сооружения. С юности поклонник истории Греции и Рима, только там, на ступенях-скамьях Колизея я впервые почувствовал былое величие Древнего мира, именно почувствовал, потому что знал-то и ранее.
Случилось и нечто необычное. По натуре я совершенно не мистик: ни тебе видений многозначительных, ни предчувствий многообещающих. Сухарь. Но вот было же! Мы стояли с дочкой у ограды древнего гладиаторского ристалища. Справа - темнеющий нутром выход на арену... Глянул, и что-то случилось со мной, с моей головой - безнадежный рационалист, и теперь не верю и спорю с памятью... Я увидел себя выходящим на арену из-под темного полуарочного свода! Выходящим на бой и смерть.
Ни в какую генетическую память не верю. И не веря, говорю себе: когда-то мой немыслимо дальний предок топтал этот серый песок гладиаторского загона!