Без всяких полномочий

— Да, — сказал я. — На фронте вопрос не стоял так — почему я? Вы демобилизовались в сорок пятом?

— В сорок седьмом.

— Я был тогда мальчишкой, но помню, с каким почетом и уважением встречали фронтовиков. Очевидно, награды сыграли роль в вашем назначении директором?

— Решающую.

— Вы согласились сразу или возражали?

— Моего согласия никто не спрашивал. Надо — и все! Да и не возражал я. Тогда я был молод. Едва исполнилось тридцать пять. Моему самолюбию польстило такое доверие.

— Представляю, какую гордость вы испытывали.

— Вначале. Потом появился страх, что не справлюсь. Пошел учиться. Вот когда появился настоящий страх. Ничего не помнил! Все растерял за годы войны. Да, не все ладилось. Через два года меня чуть не сняли.

— Поэтому главным инженером к вам назначили Вашакидзе?

Ахвледиани словно опомнился. Я почувствовал, что он как улитка вполз в свой домик, и ничто теперь не заставило бы его снова открыться. Но я не мог не спросить о Вашакидзе.

— Вам неприятен мой вопрос?

— Скажите, молодой человек, зачем вы пожаловали ко мне?

— Карло Торадзе, — сказал я после паузы.

— Он жулик и проходимец.

Я укоризненно покачал головой.

— Карло Торадзе…

Ахвледиани перебил меня и неожиданно сильным голосом закричал:

— Не смейте произносить его имя в моем доме!

— Он не виновен!

Ахвледиани вскочил и указал мне на дверь.

— Уходите! Сейчас же уходите!

Я возвращался домой в скверном настроении. Ничего я не узнал. Одно упоминание о Карло Торадзе привело Ахвледиани в ярость. Почему? Что за этим крылось? Не так все просто было, как казалось мне. Что-то недоступное моему пониманию стояло за поведением Ахвледиани. Я в чем-то ошибся. Но в чем? Ахвледиани не виновен? Я возвратился к своим рассуждениям дома, когда лежал на кровати и думал о Карло, о Вашакидзе, Ахвледиани. Конечно, Ахвледиани оступился. Конечно, он хотел выбраться из топи. И конечно, он ухватился за Карло — свою последнюю надежду. Он поверил в Карло. Он пошел бы за ним. Но, видно, Карло не все до конца говорил ему. Нет, не знал Ахвледиани, почему Карло перевели на склад. Не знал и не понимал, почему Карло согласился. Потерять положение, часть оклада, перспективу, наконец?! Ради чего? Ахвледиани решил, что обманулся в Карло, что Карло такой же жулик, как остальные. А спустя некоторое время арест Карло утвердил его в этом заблуждении. Вот откуда его ненависть к Карло. Да, ненависть…

— Привет журналистам! — услышал я голос Шота. Он возник словно из-под земли.

В кафе было много народу. Мы с трудом нашли свободный стол. Я отказался от коньяка, и Шота заказал шампанское.

— Я пить не буду, — сказал я.

— Я буду. Есть повод, — сказал он и улыбнулся. — Пить не хотите, есть не хотите. Что вы за человек? На пустой желудок плохо работается.

Это он верно заметил. Но голод можно заглушить крепким кофе и сигаретой. Этого он не знал.

Официантка принесла шампанское, плитку шоколада «Гвардейский» и кофе. Шота произнес тост за мой фельетон и пожелал мне успехов. Меня передернуло.

— Это и есть повод?

— Первый. — Шота наполнил свой бокал. — Есть и второй. Предлагаю пять тысяч. Две накинули. Я их уговорил. Пусть порадуется парень, ему деньги нужны, сказал я им. Они согласились. По рукам?

— Нет. Я же назвал вам сумму.

— Вы меня ставите в неудобное положение. Я не могу прийти к людям и потребовать еще пять. Они ведь деньги не на улице нашли. Они их заработали.

— Заработали!

— Своей головой! Своими руками! Рискуя! А что вы хотите? Плата за риск везде высокая. Какое вам дело до всего этого? Вам повезло — и радуйтесь. Никто вам не предложил бы такой суммы. Считайте, что вы выиграли в лотерею. Ну, по рукам?

— Нет.

— Упрямец! Что, так и будете ходить к директору, главному инженеру, к рабочим? Знаете, сколько людей работает на фабрике?

— Знаю, как знаю, что обнаруженное на фабрике — мелочь.

— Правильно! — Шота улыбнулся. Не человек, а сплошная улыбка. — Мелочь! Потому я не дал бы вам и этих денег, была бы моя воля.

— Чью же волю вы выполняете?

— Сердечных людей, которые желают вам добра.

— Вы, следовательно, не желаете мне добра.

— Вы сами себе не желаете добра. Не понимаю вас. Я университетов не кончал, но элементарное понятие о жизни имею. Человек должен за что-то бороться. Вы за что боретесь? За Карло Торадзе?

Я опустил голову, чтобы не выдать своего смятения. Шота не случайно назвал Карло. Догадался или узнал?

— Говорите, говорите, — сказал я. — Слушаю вас.

— Он вам кто — друг, брат, сват? Может, Дато обещал больше, чем я предлагаю? Это еще можно было бы понять. Но у Дато нет денег. — Он налил себе шампанского. — Карло сидит крепко. Пустое пытаться его вытаскивать. Я с вами говорю сейчас откровенно. Будет время, его вытащат оттуда. Он парень умный. В нашей команде такие нужны.

— Как же его вытащат, если он крепко засел?

— За деньги, дорогой, за деньги. Эти проклятые бумажки все любят. Вот вы тоже любите. Хотите взять за дело втрое больше, чем оно стоит. Или прикидываетесь?

Шота в самом деле был откровенен, даже излишне. Он не боялся меня. Напротив, он ощущал себя сильным, всемогущим и хотел, чтобы боялся я.

Он разломил шоколад.