Без света

«Пущай! — думает, — родимая моя меня тешит и сама утешается. Всё сердцу легче»…

В деревушке у них мало у кого были совсем здоровые глаза, в особенности у детей.

Летом ещё ничего. Так или этак можно справляться, а зимой так совсем плохо приходится. В ясный день, когда снег блестит на солнышке, а в избе дымно от печки, из которой ветер дым выбивает, тогда просто беги со свету божьего. Деваться некуда.

Впрочем, припадки боли не часто являлись. Пройдёт боль и Машутка ничего весела и здорова.

В весеннее время, когда в лесах зацветают белокрылка и волчье лыко, пойдут Машутка с Васёной в дальний лес. Воздух лёгкий да пахучий, словно ясному дню радуется. С пригорков бегут, пенятся ручьи, точно всем твердят:

Весна пришла,
Весна красна.
Цветочкам свет,
Траве привет.

— Васёна, — говорит Машутка, — слышишь, что ручьи поют?

И Васёна слушает, слушает и не может ничего расслышать. А у Машутки глазки горят и светятся, тихо поднимает она пальчик и начнёт подпевать:

Весна пришла,
Весна красна.
Цветочкам свет,
Траве привет.

Слушает, слушает Васёна, нахмурится и действительно начинает слышать и подпевать вслед за Машуткой:

Весна пришла,
Весна красна.

А тут птичка махонькая, крапивничек, прилетит и так радостно зачиликает на кустике с голыми ветками. Смотрит на Машутку и Васёну, головкой вертит. Точно хочет им сказать:

— И я слышу! И я слышу весеннюю песенку!

Пойдут детки дальше, и кажется Машутке, что вся весна у ней в сердце, там и ручьи бегут, и цветки цветут, и мурава зелёная, и солнце тихой, тихой радостью светит без конца, без заката.

VII

И не только весна, но весь божий мир вдруг замкнулся в сердце Машутки, а снаружи настали для неё вечные, непроглядные потёмки.

Случилось это вот как.

Один раз Любариха с обоими детками в ясный, морозный, зимний день поехала на дровнях в лес за хворостом.

Кудлашка с лаем бежит впереди, Бурко бодро топочет и головой мотает; деткам хорошо, весело; даром что мороз пощипывает им носы и щёки.

— Смотри, Васёна! — говорит Машутка, — видишь, как на деревьях кружевца развешаны, а на них всё огоньки, огоньки прыгают разносветные! Видишь, видишь, как светики блестят.

И у Машутки сердце переполнилось восторгом. Она любовалась и не могла налюбоваться на светики разносветные.

Больно глазам Машутки смотреть на них, а всё не может расстаться с ними: такая «божья краса неописанная!»

Вернулись домой.

К вечеру глаза девочки разболелись не на шутку. Целую ночку она не могла заснуть. Как закроет глаза, тотчас же в них начинают прыгать светики разносветные, прыгают, кружатся. Всё их больше и больше прибывает, и с резкой, жгучей болью они начинают вертеться, как будто в самой голове.

Целую ночку Любариха не спала, возилась, ухаживала за Машуткой. К утру сон сломил, наконец, бедную девочку.

Любариха с Васёной копошились чуть слышно, говорили шёпотом, чтоб не разбудить больную Машуточку.

Солнце светило так же ярко, как вчера, и позднее утро настало, когда проснулась Машута.

— Мамонька! — спрашивает она с полатей. — Не рассвело ещё?

— Как не рассвело, доченька милая, день-деньской на дворе. Солнышко светит.

— Мамонька, помоги мне, голубушка, слезть с полаток.

Помогла Любариха.

Силится взглянуть на свет Машутка. С трудом разжимает глаза, режет их как ножами, а свету всё нет.

— Мамонька, подведи ты меня к окошечку.

Подвела, поставила Любариха на солнышке. Туманный, красноватый, тёплый свет чуть-чуть осветил глаза.

— Мамонька, — шепчет Машутка, — ничего я не вижу.

А у самой слёзки бегут из глаз в три ручья.

А Любариха стоит над ней ни жива, ни мертва. Ноги трясутся. Мороз по спине ходит. Сердце через силу стучит.

— Мамонька! — шепчет Машутка, — лишил меня господь свету белого.

И тихо перекрестилась она большим крестом.

Тяжёлое горе налегло на плечи Любарихи. Никак его не осилить.

Чего, чего только она ни пробовала, чтобы помочь дорогой Машутке, и ничего не помогло.

Свозила её. слепенькую, в Соловки, к преподобным. Служила молебны… Молилась денно и нощно. Не было помощи!

Свозила её в губернию. Шлялась по разным больницам и докторам. Все доктора наотрез отказались помочь.

Первое время Машутка сильно тосковала; сколько горьких слёз выплакала, а затем помирилась с своей долей бесталанной.

— Во всём ведь власть господня!

А Васёна ни на шаг не отходит от сестры. Водит её повсюду, обо всём, что видит, говорит, рассказывает. Одним словом, превратился он совсем в Машуткины глаза, и весел, и доволен. Правду сказать: Машутка для него была не только надёжным товарищем, но безграничным авторитетом и нескончаемым источником всяких сказок и рассказов.

У слепенькой Машутки этот источник стал ещё глубже и плодотворнее. Целый мир закрылся перед ней, и все силы её перешли на свой собственный чудный мир, который был спрятан от людей в её сердце.

Никогда ещё образы и представления не вставали перед ней с такой силой, с таким блеском, никогда она не любила их так сильно, как теперь.