Без права на ошибку

Забравшись поглубже, без особого труда отыскали заброшенный ветшающий домик. Внутри нашлось несколько кроватей, какое-то тряпье… Перетащив три кровати в самую большую комнату, устроили лежку, причем – в полном смысле этого слова. Завалились все трое – выставлять охрану было незачем. Правда, перед этим пришлось ответить возжелавшей поболтать комендатуре. Прошло без неожиданностей: пароль, отзыв, пара стандартных вопросов. Во время сеанса связи Данил отвечал через маску и немного пошуршал, чтоб создать легкую видимость помех. Впрочем, все прошло успешно – вряд ли связист знал голоса всех патрульных. Ориентировался на пароль-отзыв. Названы верно – значит, все хорошо.

Ребята уснули сразу, а Добрынин лежал и думал.

Отравить целый город. Людей, которые ни в чем не замешаны и которые умрут просто потому, что оказались не в то время и не в том месте. За компанию. Умрут для того, чтобы жило Убежище. Просто, как упреждающий удар… Или как наказание за то, что их отцы еще не совершили, но обязательно совершат. Мужчины, женщины… дети… Он нисколько не сомневался, что Юка создала препарат, который убивает быстро и безболезненно. Наверняка люди просто уснут и уже никогда не проснутся. Он видел, с каким усилием она переступила через себя – и сознавал, что это он заставил ее. И заставил не столько из-за любви к нему, сколько из-за тех самых слов, что он сам намешает отраву. Она испугалась. Испугалась того, что он мог бы по своему неведению создать… И потому сделала все сама. Чтобы прошло быстро и безболезненно.

Впрочем, он понимал ее и нисколько не осуждал. Жалел. Женщине трудно идти против своего естества. Женщина – она прежде всего та, кто создает жизнь, а не отнимает ее. Это у мужиков война в крови. Войны всегда начинают мужчины, и участвуют в них в большинстве своем они. И очень часто – не останавливаются ни перед чем. История тому свидетель. Чингисхан, мстя за убийц своего отца, вырезал племя татар полностью – всех, чей рост был выше тележной чеки. Остальных угнал в рабство. А сколько было других войн, когда завоеватель поступал так же? То же самое собирался сделать и Добрынин – но не во имя завоеваний, а во имя мести.

Он прислушался к себе – и понял, что ничего не чувствует. Ничегошеньки. Он не колеблясь исполнит то, что решил. Для него, человека, пережившего весь ужас потери родных и друзей, прошедшего путь длинной в долгие двенадцать лет, перенесшего и вытерпевшего столько, что хватило бы и на десяток жизней, окружающие словно поблекли… Он видел не человека, не индивидуальность – а толпу, некую серую массу, выделяя лишь тех, к кому был привязан или тех, кто мог быть ему полезен. Остальные же… Одним больше, одним меньше.

Не он начал это. В начале всего был Паук. С него началось – им и закончится. В этот раз Добрынин не даст ему уйти. А все остальное… все остальное – это просто сопутствующие потери. Чужие потери. Это своих нужно беречь. Чужих – даже если они невиновны – беречь совсем не обязательно.

Проснувшись около семи, все трое почувствовали себя неплохо отдохнувшими. Даже Добрынин, размышлявший накануне над нелегким вопросом и потому заснувший на полтора часа позже. В боевой обстановке организму для восстановления сил нужно меньше, чем дома, за закрытыми дверями, в безопасности. Пяти-шести часов вполне хватило. С Полковником, бывало, даже и того не спали – и ничего, работали как звери.

К восьми они подошли к северному КПП. Постояв немного – не столько, чтоб набраться решительности, сколько для того, чтобы понаблюдать, как осуществляется процесс прохода, – двинулись вперед.

– Спокойно. Не волнуемся, – вполголоса наставлял Добрынин. – Вы молчите, вам в разговор старших офицеров лезть не по уставу. Отвечаете только на прямой вопрос. Все остальное я сам. И это… пацаны… До сих пор – это были цветочки. Игрушечки. Окажемся за периметром – всё. Там уже серьезно.

– Да мы знаем, – так же вполголоса ответил Ювелир. – Что ты, Серега, в самом-то деле…

Северное КПП представляло собой большое здание из серого бетона, построенное под железнодорожным мостом. Сразу же было ясно, что строилось оно после войны силами строительных отрядов группировки, потому как аккуратно было вписано под мост и заполняло все пространство под ним, полностью перегораживая улицу. Три этажа, бойницы, огромные железные ворота, на подъезде – бетонные блоки в шахматном порядке. Слева от ворот такая же железная дверь с глазком, в данный момент открытая. Перед дверью несколько бойцов стоят, покуривают, общаются… Завидев скафандр – побросали окурки, развернулись лицом, вытянулись, козырнули. Добрынин кивнул, вернул приветствие и, чувствуя, как учащается сердцебиение, вошел внутрь КПП. Следом за ним молча топали Батон с Ювелиром.

– Здравия желаю товарищ… – караульный у вращающейся рамки, затруднившись в опознании, замолчал, пытаясь отыскать признаки звания на левом броневом наплечнике скафандра. Из окошка напротив уже выглядывал офицер с погонами капитана.

– Подполковник Злобунов, – рыкнул Добрынин.

– …подполковник, – закончил караульный.