Без права на ошибку

…Вместе с партизанами небольшого отряда бил беляков и японцев бесшабашный, злой и крутой на руку парень Корней Слюняев. Отряд был семейный – возили за собой» партизаны жен и детей. И у Корнея был хвост: сын Федюнька, и красавица Марьяша. Командиру отряда Марьяша приходилась дочерью.

Дружил Корней с отрядным разведчиком Фаном, корейцем, маленьким, юрким, вездесущим человеком, который всегда выполнял задания командира, проникал туда, где, казалось, не мог прорваться и черт. Возвращаясь из ходок, Фан частенько приносил самогон и рисовую водку, делился с Корнеем.

При одной из выпивок насыпал Фан в душу Корнея перцу: заронил сомнение в верности Марьяши. Замечал парень и раньше, как молодые мужики посматривают на жену; одному скулу свернул в пихтаче, куда тот пробрался за Марьяшей, собиравшей ягоды. Сама жена повода к ревности не давала, хотя, чувствовал, не всегда была откровенна. Фан же разбередил самое больное место Корнея, тыкнул ему а очи Федюнькой, белоголовым Федюнькой, совсем непохожим на родителей. И сказал Фан, что знает эту тайну. Потрепал его тогда Корней изрядно, выкинул из землянки, но тот не обиделся, пообещал доказщать, и это ещё больше ранило самолюбивого, неистового в гневе парня.

Стал он следить за Марьяшей, подмечать и однажды, вернувшись раньше времени с задания, не застал жену в лагере. Потребовал отчет у командира, отца Марьяши. Тот успокоил, дескать, ушли они с Федюнгькой по его поручению к леснику на пасеку за медом для партизан.

А часом позже пришел к Корнею Фан, принес мутно-зеленой ханши. Полными берестяными туесками пил жадный до спиртного Корней, заливая потревоженную душу: «Я пришел доказать свою правоту, – сказал кореец. – Пойдем в тайгу!» И повел он тропами, известными только ему. Вел и рассказывал про бесстыдство Марьяши. Будто до Корнея путалась она с белым офицером. Корней женитьбой прикрыл ее стыд. Но она до сих пор страшно любит своего беляка и бегает к нему миловаться.

Пришли они к Синему ручью, подползли к старой брошенной заимке, и Корней увидел свой позор: на траве полулежали офицер в полном мундире и Марьяша, а между ними Федюнька играл какой-то палочкой. Не помнит Корней, как вскинул берданку и произвел два выстрела. До сих пор ему кажется, что стрелял он только в офицера. Но тогда оба полегли, и офицер и Марьяша. Федюнька убежал в тайгу.

Не помнил Корней и то, как они вернулись в отряд и опять глушили вонючую ханшу. Разбудили его через сутки, пригласили на сходку. Стояли в кругу партизан некрашеные гробы, а между ними сгорбился командир отряда, Марьяшин отец. Он говорил, что погибли два славных человека, связная Мария Слюняева и разведчик, студент из далекого Питера, проникший в логово врага под личиной офицера. Дали залп. Потом подошел к Корнею командир отряда, обнял его: «Сиротами мы остались, сынок, потеряли Марьяшу с Федюнькой!» Вырвался, убежал Корней в тайгу. Искал Федюньку. Листья ел, сучья грыз с отчаяния. Через несколько дней вернулся в отряд сухой, как скелет, но признаться ни в чем не смог.

Лейтенант, слушая рассказ Слюняева, понемногу скисал. Неужели он продирался в эту глушь, чтобы выслушать исповедь убийцы и успокоить его: мол, за давностью преступление ненаказуемо, зря затратил время и государственные деньги.

– Я бы хотел у вас спросить… – начал он.

– Не перебивай, чекист! Записывай дальше!

…Так и не нашел Слюняев силы рассказать товарищам о злодеянии, носил внутри горе и муку. А Фан не давал забыть, нет-нет да и напоминал, связывал тугой ниточкой. Однажды сказал: «На совести твоей, Корней, тяжелый грех и перед богом, и перед людьми, но я умру с этой тайной. Только и ты выручи. В одном селе у русской девки появился от меня ребеночек. Я не хочу ей позора и вот уже несколько лет скрываю мальца в китайских фанзах. Твой Федюша пропал. Отдай мне его метрики, пусть, мой малец будет крещеным и примет твое имя». Знал: Корней отказать не посмеет, в то время он мог и черта в пасынки взять и считал бы это добрым делом.

– Вот как у меня появился сын, – продолжал Слюняев. – Заметая варначьи следы, удрал я из Сибири в Поволжье при первой возможности. Думал, никто не сыщет. Ан нет, пожил малость и получаю письмо из Подмосковья. Гляжу, от сына.

«Сын» сообщал «папане», что живет-здравствует у родни, передавал привет от дяди Фана. Немного погодя прислал деньги. Промолчал сначала Слюняев, потом хотел ответить, да адресок на конверте не полностью выписан был, без улицы и номеров. Ну и ладно, подумал тогда, доброе дело сотворил в жизни, и деньжата нелишние. А то, что отцом называл незнакомый парняга, даже убеждало – не зря коптил белый свет. Обещал «сын» свидеться с «папаней» и в тридцать четвертом году пожаловал в гости.

– Думал я, как толковать с ним буду? – рассказывал Слюняев. – Да только не спросил он ничего, будто знал все. Парень здоровый, красивый, как токующий глухарь. Охотились мы с ним, по грибы шастали. А через недельку открылся он: кое-какие бумажки нужны из сельсовета, учиться дальше хотел по военной линии.

– Почему вы считаете, что по военной? – спросил Гобовда.