— Нет, наоборот, — вежливо подает голос Паличек. — Для дела очень подходящий характер.
Будущее пока на листах ватманской бумаги. Но оно уже воплощается в камень, когда пишутся эти строки! В служебном кабинете Черняка, куда мы заехали на перепутье, много проектов молодых талантливых архитекторов.
— Видите! Не так уж много нужно, чтобы заставить многоэтажную постройку улыбнуться. Вот веранда, охватывающая угол. Она чем-то напоминает галерею старой ратуши, не правда ли? А башенка! Тут она как раз на месте.
Так говорит, перелистывая альбом, Михаил Черняк. Потом мы откладываем альбомы и долго беседуем о судьбах Братиславы. Под рукой у Черняка листок бумаги, инженер набрасывает сплетения лиан, листья — сложный, тонкий, бесконечный узор…
Но вот он встает и приглашает нас продолжить осмотр города. Мы едем на северную окраину — туда, где у подножия Малых Карпат, среди садов, стоят новые корпуса словацкой Академии наук, а ближе к Дунаю на трехстах гектарах раскинулся парк культуры и отдыха с театром и стадионом.
Заканчиваем мы маршрут на восточной окраине Братиславы, у «Железного колодца». Впрочем, не железистый источник привлекает сюда горожан, а чудесное маленькое озерцо, вклинившееся синим лезвием в предгорья. Шумы города сюда не доносятся, и кажется, что мы перенеслись очень далеко от столицы, в самое сердце горной, лесной Словакии.
Простившись с Черняком, мы возвращаемся в город.
Площади, днем раскаленные, теперь остывают. Зажигаются фонари. Всюду полно гуляющих. Почти сплошным потоком движутся они по узкой, кривой Михалской улице, ныряющей под арку старинной башни, заполняют тротуары и мостовую. Отдыхает Братислава шумнее, чем Прага. Громче голоса толпы, смех. Потоки гуляющих стягиваются к отелю «Карлтон». Там открыты и кафе на террасе, и подвальная «винарня», и лихо на всю площадь Гвиездослава поют удалые цыганские скрипки. В соседнем квартале кафе «Редута», где в нижнем зале танцуют, а в верхнем играют в карты и в домино. А оттуда несколько шагов — и набережная Дуная с рестораном-поплавком, свежий ветерок с реки, шепот влюбленных у ограды и на скамейках.
— Не пора ли ужинать? — спрашивает Паличек. — Вы любите перец? Нам подадут такое лечо! Язык проглотите.
Паличек облизывает губы.
— Лечо приготовляют из колбасы, фасоли и яиц, — поясняет он. — Или закажем паприкаш. Это такой острый гуляш. Или зажарят курицу, — продолжает он, — Зажарят на вертеле да зальют соусом из помидоров и…
Я подивился, какой страстный гастроном вдруг проснулся в Паличеке.
В мадьярском ресторане мы съели огненно-жгучий паприкаш. Паличек вскоре впал в тихое блаженство. Потягивая кофе, он смотрел на танцующих. Вальс сменился чешской полькой, затем чардашем. Цыган-цимбалист неистовствует. Он подбрасывает палочки, ловит их на лету и так стремительно пробегает ими по струнам, что они исчезают из виду, словно спицы крутящегося колеса.
Темп чардаша ускоряется. Танец требует ловкости и выносливости. Дольше всех выдерживает одна пара — юноша в ослепительно ярком галстуке и черноволосая девушка с крупными белыми клипсами в ушах, в красном платье. Темп все бешеннее. Палочки цимбалиста совсем растворились в воздухе, вот-вот то же случится и со смычком скрипача, прохаживающегося перед эстрадой, но танцоры не сбиваются, не отстают. Им хлопают.
— Скоро придет Черняк, — говорит Паличек.
— Разве он знает, где мы? — спросил я.
— Знает, я сказал. Он придет непременно. Расстаться и не выпить вина — это не по-словацки. Нет, нет, вот увидите!
Как раз в эту минуту вошел Черняк. Он приблизился к нам своей быстрой, деловитой походкой, разрезал крутоверть танцующих и, повернувшись бочком, сел. Затем разлил легкое, чуть терпкое вино здешних лоз и, сдвинув брови, серьезно произнес:
— За дружбу, товарищи!
Потом вытер губы, огляделся и сказал:
— Давненько я не был здесь. Да. Я ведь строитель. А строители, честное слово, самые занятые люди в Словакии.
Край Яношика
Из Братиславы мы совершили поездку в край Яношика, в северную часть Словакии.
Справа хребет Большой Фатры, слева Мартинске голе. Голе — это безлесные вершины, поросшие камнеломкой, шафраном, колокольчиками, примулами, анемонами и множеством других растений, составляющих весной богатейший по краскам ковер. Там и здесь он прорывается острыми, костяной белизны известняковыми скалами. Хребты раздвигаются, мы едем по широкой долине, охваченной амфитеатром гор.
— Турьец, — говорит Паличек. — Вся эта местность называется Турьец.
Жители Турьеца отличаются своеобразными, очень яркими костюмами. В Турьеце находится известная деревня Чичманы — замечательный образец народного зодчества. Бревенчатые избы, иногда в два этажа, с резными, совсем южными верандами покрыты ярким геометрическим узором, напоминающим рисунок ковра.