Без обратного адреса

В таверне было просто не продохнуть, столько набилось народу. Однако все сумели без обид уместиться, как в набитом вагоне городского транспорта – куда ведь тоже непонятно как влезает на следующей остановке еще один человек, хотя это кажется невозможным. Расположились, на манер амфитеатра, несколькими рядами слева, где вдоль стены тянулась длинная лавка, а справа четыре сдвинутых стола образовали нечто вроде подмостков.

Почти все держали в руках кружки пива, передавая их по цепочке тем, кто сидел дальше. Ни одного незанятого стула, ни одного свободного места, где можно прислониться к стене. А с другой стороны сдвинутых столов – Эстебан с бутылкой пива в руке.

Вдруг все разом замолчали. Давид много раз слышал эту внезапную тишину зрительного зала перед началом фильма или спектакля: свет уже погас, но занавес еще не поднят. В первом ряду он заметил Анхелу с Томасом – сегодня ему не пришлось пролезать под стульями. Эстебан начал говорить:

– Спасибо вам, друзья мои, что пришли послушать мои морские истории. Вы все знаете, что пятнадцать лет я служил на корабле…

Глава 8 Время молчания

Мы уже месяц огибали индонезийский архипелаг. Выгрузили в Замбоанге, на филиппинском острове Минданао, текстиль, а там взяли всякой всячины, не вспомню даже чего. Маршрут наш пролегал по Молуккскому морю с заходом на Сулавеси, Калимантан, а потом, через Малаккский пролив, на Суматру. Три дня мы ползли вдоль ее побережья и наконец бросили якорь в порту Паданга, города у подножия огромной горной цепи в ста километрах к югу от вулканической горы Таланг. Высокие горы, ничего не скажешь, почти в два километра высотой. Из порта было хорошо видно, как круто тянутся вверх их каменные отвесные стены. Впечатляло. Словно сам Бог внушал нам мысль оставаться на уровне моря. Так мы и сделали.

Вечером, когда с помощью блоков грузили в трюм деревянные ящики, капитан спустился на корму под руку с потрясающей красоты молодой индонезийкой и объявил, что до конца дня все свободны и завтра тоже, пока не прибудет основной груз. Все мы, матросы, последовали примеру капитана: быстренько вымывшись и переодевшись в приличную рубаху, кинулись на берег в поисках красотки островитянки и какой-нибудь жидкости, не похожей на надоевшую до смерти соленую воду.

Я вам скажу, какая примета того, что корабль причалил к берегу, самая верная: запах дезодорантов и одеколонов из матросского кубрика. Вот уж чего никогда не бывает в открытом море.

Алахан был моим соседом по кубрику. Родом из Дании, а по-испански говорил, потому что когда-то любил девушку-испанку. Мы с ним быстро сошлись – из-за его старой любви и из-за того, что я высоко оценил его словарный запас. Клянусь, этот парень по части непристойных острот заткнул бы за пояс любого моряка во всем Индийском океане. В тот вечер мы сговорились с ним и с Матео пойти в тот бар, который нам еще в Сиболге рекомендовал один индонезийский матрос.

Матео был итальянец из Тренто; ему надоели вечноцветущие склоны и благоуханные зефиры прекрасной родины, Северной Италии, и он не задумываясь променял их на океанские ветра – думаю, втайне рассчитывая, что со временем его биографию будут преподавать в школе того самого городка, откуда он рванул в большой мир.

Мы принарядились и сошли по трапу в портовую толпу Паданга – и закачало нас там не хуже, чем на корабле. Воздух был пропитан незнакомыми ароматами, веяло то смолой, то пивом, а то фруктами, которыми здесь же торговали прямо с земли и которых я половины раньше не видел. Я часто думаю, что каждый порт пахнет по-своему, и если напрягусь, то вспомню большинство этих запахов.

Мы пробирались между фруктовыми завалами, отбиваясь от надоедливых торговцев, предлагавших нам по неслыханно низкой цене товары, какие мы им же и привезли тем утром. Наконец добрались до рекомендованного Алахану бара, он назывался «Пайякумбу» в честь горного пика в восьмидесяти километрах к северо-востоку от Паданга.

Бар оказался исключительно приличным, просто не верилось. Ничего похожего на забегаловки, где подают крашеные жидкости неизвестного происхождения. Мягкое, вкрадчивое освещение, по углам тонут в полутьме пушистые диваны, тонкий запах благовоний – в общем, восточная нега. Мужчины одеты неброско и дорого, женщины неброско и красиво, никаких ярких побрякушек и размалеванных лиц, а вместе с приятным запахом и чистотой все это после корабельной каторги действовало на чувства так сильно… просто до экстаза.

Ну, огляделись мы и сразу сообразили, что дешево тут не отделаемся, да черт с ним, в конце концов, для чего работаем-то? Пока ты в море, у тебя кое-что скапливается, если, конечно, не просаживаешь все это в карты. Не с рыбами же заводить обмен товара на деньги и обратно, как философски заметил однажды Алахан, когда мы вместе стояли вахту.