Без обратного адреса

Он, пожалуй, даже мог бы еще потерпеть пару месяцев, чтобы найти работу получше. Должна же она где-то быть – работа, на которую хочется идти, встав утром. Нет, он не просит пламенного энтузиазма, удовлетворится обычным желанием. Он не живет с родителями, жены тоже нет – не перед кем оправдываться, не от кого выслушивать упреки. А в контракте – временном, разумеется, Мигель его каждые три месяца обновляет – нет даже пункта насчет предупреждения об уходе. Он свободен. И сумеет встретить все последствия своего решения как мужчина.

Пора стать не безвольным персонажем рассказываемой кем-то истории, а собственным автором. Самому решать, какие впереди сюжетные повороты.

Рекену охватило ликование – он был свободен, впервые за годы и годы. И еще пришло спокойствие – как всегда, когда он принимал решение.

Прямо в пижаме он пошел в кухню, собираясь приготовить себе сытный деревенский завтрак: бекон с яйцами, тосты с джемом и побольше кофе. Есть он его будет, как Бог велит: не торопясь. Торопиться отныне никуда не нужно. И не надо бояться опоздать.

Но за дверцей холодильника перед ним открылась жестокая реальность: ни бекона, ни яиц, а вместо джема какая-то дрянь, которую Фран обожает и называет абрикосовым пюре. Он же обещал, что купит продуктов. Что это с ним?

Открылась дверь, и Фран, словно реализовавшись из его заклинаний, шагнул в квартиру.

– Фран, я думал, ты спишь. Откуда так рано?

– Прямиком из рая, мой дорогой Рекена! Из истинного рая.

– Не спал, что ли?

– Ни минуты. Я был с Мартой.

– Вот это да! Рассказывай! Я вроде голодного, который просит показать ему хлебушка через оконное стекло.

– Особо рассказывать нечего. Я с ней не переспал, если ты это имеешь в виду. Мы ходили и разговаривали. Всю ночь. Боже милосердный! Знаешь, я, кроме как с тобой, кажется, ни с кем в жизни так не беседовал. Ну и наговорился, язык стер, и губы горят.

– Исключительно от разговоров, надо полагать.

– Ну… среди прочего и от них.

Рекена смотрел, как Фран улыбается при воспоминаниях об этой ночи, и при мысли, как он провел ее сам, почувствовал зависть. Вспомнил, как при влюбленности действительно улыбаешься при одной мысли о любимой.

– Ты не купил продуктов.

Улыбка Франа мгновенно погасла.

– Вот черт! Прости, я со своим свиданием обо всем забыл. Давай список, я быстро сбегаю, а потом лягу посплю.

– Я придумал кое-что получше. Дай мне одеться, и мы пойдем куда-нибудь, позавтракаем как люди. Спокойно мне расскажешь все по порядку.

Фран удивился:

– Так ты что, не на работу?

– О моей так называемой работе больше ни слова. Это в прошлом.

– Рекена, что случилось?

– Важно не то, что уже случилось, а то, что произойдет потом. Так вот – впереди перемены.

В дом Эстебана и Алисии пришли почти все жители Бредагоса. Всем хотелось выразить уважение и благодарность этой супружеской паре, которая, как оказалось, помогла почти всем семьям в трудный их час. Они заходили к Алисии, побыть с ней в ее последние часы, горячо соболезновали Эстебану. Все знали, что похороны будут совсем скоро. Давид поразился, видя любовь жителей к этой женщине. Он думал, что речь шла об активной и доброй женщине, у которой много друзей, – теперь же заметил искреннее горе и удивлялся, узнавая все о новых поразительных качествах Алисии, а люди рассказывали и рассказывали о ней со слезами на глазах.

Ловя обрывки разговоров, прислушиваясь к воспоминаниям, он понял, что́ именно хоронили местные жители вместе с Алисией. Не просто хорошего человека, который оставил добрые воспоминания, нет, они прощались с примером прекрасной жизни. И с примером смерти, полной достоинства.

Томас находился в школе, Давид с Анхелой – в доме Эстебана, помогали принимать посетителей. Эстебан был спокоен, каким его привыкли все видеть. Со сдержанной грустью кивал в ответ на утешения: да, утрата… необыкновенный, уникальный человек, да, Бог забирает лучших…

Давид представил себя в его ситуации и понял: он сам бы не нашел в себе сил стоять и принимать всех по одному. Заперся бы у себя, искал бы одиночества, чтобы никто не видел его слез, а не плакать он бы не смог. Нынешняя твердость духа, какую демонстрировал Эстебан, особенно впечатляла Давида. Ночью он видел, как больно этому человеку, как хрупко сейчас его душевное равновесие. Глядя на Эстебана, можно было наблюдать пример человека, который просто принял, что люди умирают, – не виня ни Бога, ни людей, не проклиная судьбу.

Когда ближе к ночи поток посетителей наконец иссяк и в доме снова воцарилась тишина, Эстебан с Анхелой и Давидом сидели на диване в гостиной. Анхела пила чай, мужчины – виски. Виски доказало свою благотворность в печальные часы жизни. Они долго молчали. Все, что нужно было сказать, уже сказали. Никаких других слов их горе не приняло бы. Они пили, а смирение медленно входило в их души.

Говорить начал Эстебан. Глаза его от выпитого затуманились, а речь была медленной и прерывистой: