Без компромиссов

Мы поднялись на ноги и, пользуясь затишьем, не обращая ни на кого внимания, двинулись между догорающих остовов машин.

– Вот… – наконец, довольно произнес Хосе и указал на большой оторванный плоский кусок кузова машины.

Мексиканец вонзил в него посередине валявшийся неподалеку кусок трубы, при этом для верности, сдабривая свои действия неизвестными мне, но, очень страшными ругательствами. После чего мы, пригибаясь как можно ниже и волоча за собой ту самую железку, отошли метров сто от эпицентра побоища и спешно выкопали небольшую продолговатую яму, чтобы туда мог поместиться человек. Насколько позволяло время, конечно.

Я благодарно, изо всех сил обнял мексиканца, тот был славный, добрый малый, ну и что, что бандит, и забрался в изготовленное нами убежище.

– Спасибо, Хосе… Удачи тебе, друг, – произнес я и закрыл руками лицо, чтобы в него не попал песок.

Мексиканец накрыл меня приготовленным куском железа с трубкой для воздуха и густо присыпав все песком, тщательно разравнял место, чтобы меня не было заметно даже вблизи.

– Адиос, мучачо, – на прощанье сказал он и ушел.

Не прошло и пяти минут, как я забрался в свой наспех сделанный песочный «схрон», а уже со всех сторон раскатисто и звучно затарахтели автоматы и «заухала» до непрерывного звона в ушах взрывчатка всех видов и мастей. Земля дрожала, обильно осыпая меня песком в небольшие щели и даже один раз на мою жестяную крышу откуда-то сверху упало что-то тяжелое, сильно звякнуло железом о железо и замерло. Замер и я, это было выше моих сил. Снаружи, время от времени, сквозь звуки непрекращающейся канонады, иногда доносилась человеческая речь.

Странным было то, что я слышал несколько совершенно разных языков. Складывалось такое впечатление, что сюда съехались представители всех континентов и культур. Я не мог разобрать многое, но, похоже, там точно звучал французский, арабский, итальянский, немецкий… «Зачем вы здесь, люди? Что вы творите?» – этому вопросу похоже суждено было стать вечным. Это стало сводить меня с ума и в какой-то момент я заметил, что истошно во все горло ору, закрыв уши руками. Так мы баловались в детстве, чтобы не слышать собеседника, но тут было совсем другое. Спохватившись, я замолк, но тут же понял, что уже стало невыносимо тесно тут лежать.

За время, что я провел там, объем убежища уменьшился вдвое, практически не оставив мне возможности пошевелить рукой или ногой. Началась паника и мне страшно захотелось выбраться наружу, несмотря ни на что. Я понял, что, возможно, не удержавшись, могу в непроизвольном в порыве сбросить скрывающее меня железное покрывало и тем самым выдать себя. Поэтому, я стал стараться думать о чем-нибудь совершенно постороннем, не обязательно хорошем, все равно о чем – главным стало «забыть» настоящее, забыть «набирающую обороты» боль в онемевших руках и ногах.

Временами я все-таки начинал снова дико громко стонать, чуть мотая головой из стороны в сторону. «Зачем я здесь лежу? Все равно они меня найдут…» – эти предательские слова упорно стучались в мой помутившийся разум. Сквозь туман своих размышлений я слышал, как опять низко пролетал вертолет, разрезая воздух и метая в обезумевших на земле людей ракеты. Но вскоре и он, досадливо лязгнув своим железным нутром, громыхая и переворачиваясь, вонзился неподалеку в землю, что стало для меня последней каплей.

«Все. Выхожу» – подумал я и резко, чуть приподняв крышу своего убежища, выглянул наружу. Там стоял он, прямо напротив меня и, смотрел, как я медленно отодвигаю жестянку, чтобы выбраться из ямы. Один из них, тех самых китайцев или японцев – кто их разберет, тех, что волокли меня ещё с утра, подвешенного на палке.

Я чертыхнулся, перестал «вылезать» и уставился на него. Больше вокруг никого не было, а канонада, как оказалось, уже прекратилась, опять сменившись стонами, ударившим в нос тошнотворным запахом горелого мяса, и кое-где ещё шевелящимися остатками изуродованных человеческих тел…

– Привет… Давно не виделись, – с досадой выдавил я из себя, но ответить «узкоглазый» не успел.

Опять раздался далекий звук одиночного выстрела, и мой несостоявшийся собеседник замертво упал в метре от меня. Должен сказать, что в этот раз, я даже сильно не расстроился. Я попытался порыться у себя в душе и найти хотя бы остатки жалости, но не смог. У жалости тоже есть край, и когда доходишь до него, дальше становится все равно.

«Снайпер… Да, что ж ты будешь делать… Хитрый, скотина» – подумал я, – «Правда, на сей раз, ты стрелял гораздо ближе чем раньше». Это наводило на размышления, что стрелок постепенно приближается ко мне, что, конечно, было скверно.

Принявшись снова дальше выбираться из песчаного плена наружу, я увидел на скрывавшей меня жестянке чью-то оторванную руку в больших дорогих железных часах.

– Так это ты шумела, не давала спать, – сказал я ей, – время не подскажешь?

Рука отвечать не хотела, тогда я поднял её и сам посмотрел на часы, но ничего не понял. Я ничего ещё не готов был понять.