Без исхода

Константин Михайлович Станюкович Без исхода

I

Утром 186* года, в один из мокрых апрельских дней, перед небольшим деревянным домом глухого переулка на Петербургской стороне остановилась извозчичья карета. Из нее торопливо вышел пожилой плотный господин в сером пальто и серой шляпе, взглянул на номер дома, затем вынул из бокового кармана шагреневую записную книжку с застежками, основательно развернул ее, внимательно прочел записанный в ней адрес и сильно дернул за колокольчик. Прошло с добрых пять минут, пока не вышел дворник, поспешивший, при виде кареты, поклониться и спросить:

— Вам кого угодно, генерала Ожигова?

— Здесь живет господин Черемисов? Глеб Петрович Черемисов? — отчеканило серое пальто.

— А я полагал, вам генерала! — проговорил дворник, несколько разочарованный. — Черемисов здесь. В восьмом номере, через двор, во второй подъезд, первая дверь налево!.. А то идите за мной!

Дворник привел серого барина в темные сени и немедленно исчез, словно сквозь землю провалился. Серый барин позвонил на этот раз не очень сильно, но и не очень тихо. Ему отворила дверь старая кухарка, пропустила в переднюю, заперла двери и, не спросив гостя, кого ему нужно, указала на вешалку, промолвив: «Сюда повесьте!» — и быстро скрылась в темный коридор. Серый барин улыбнулся, бережно повесил пальто, оглядел переднюю, — передняя была неказиста, — снял с правой руки серую перчатку, раза два крякнул и наконец постучал в первую попавшуюся на глаза дверь.

— Войдите! — ответил свежий мужской голос из-за двери.

Серый барин вошел в большую, скромно меблированную комнату и очутился лицом к лицу с высоким мужчиной лет двадцати шести — семи. Оглядев быстрым взглядом молодого человека, серый барин заметил умное — не из красивых — лицо, зоркие, карие «с огоньком» глаза, несколько вздернутую, точно подсмеивающуюся верхнюю губу, слегка приподнятый нос и славные густые волосы.

— Вы господин Черемисов? — поспешил опросить, кланяясь, серый барин, по-видимому озадаченный спокойной позой молодого человека, который молча глядел в глаза гостю, пощипывая тонкими, цепкими пальцами свою кудрявую бородку.

— Я самый… А вы? — в свою очередь спросил Черемисов, отдавая поклон и разглядывая изящно одетого во все серое, крепкого, приземистого, пылающего здоровьем мужчину лет сорока пяти, с свежим, румяным лицом, густо заросшим русой окладистой бородой, чуть-чуть заседевшими усами и парой маленьких темных глазок, живо и юрковато бегающих по сторонам.

Серый барин залился звонким, добродушным хохотом при вопросе Черемисова, причем его румяные щеки прыгали и дрожали.

— Точно перекрестный допрос! ха-ха-ха! — щеки опять замелькали в глазах Черемисова. — Стрекалов! Николай Николаев Стрекалов, помещик, заводчик, подрядчик, предприниматель, все, что хотите, но только не лежебок! — быстро говорил сквозь смех Стрекалов. — Приехал, чтобы иметь честь лично с вами познакомиться и просить… Вы, конечно, предупреждены о моем предложении, — просьбе, хотел я сказать, — господином Алфимовым?

— Он мне говорил, — заметил Черемисов, придвигая гостю кресло и усаживаясь к письменному столу.

Стрекалов не сел, а скорее повалился в кресло с простой бесцеремонностью янки, положил ногу на ногу, вынул из кармана ловко сшитой жакетки солидный портсигар и спичечницу, спросил: «Не староверы?» — и, получив в ответ отрицательный кивок головой, не спеша, основательно срезал гильотинкой кончик сигары и закурил ее.

— Я приехал в ваш гнилой Питер (ведь дрянь город, согласитесь) по делам, — начал Стрекалов, попыхивая синим дымком. — Дел у меня чертова пропасть, а времени мало. Через четыре дня надо в Москву на общее собрание (делишки там), а оттуда спешить домой. Так нельзя ли вам, Глеб Петрович, точно сказать, когда вы можете дать ответ?.. Сегодня у нас вторник… Например, в четверг, послезавтра, к двенадцати часам дня нельзя ли? Надеюсь, Алфимов передал вам подробности?

— Никаких. Он только передал ваше предложение заняться с вашим сыном…

— Только? Узнаю петербургского барича! — опять захохотал Стрекалов. — Заняться!.. Коротко и неясно… ха-ха-ха! Неужто и об условиях ничего?..

— Ничего! — улыбнулся едва заметно Черемисов.

— Сам-то, видно, горбом денег не зарабатывал! Столичный чиновник! — не без презрения сказал Стрекалов. — Мои условия, Глеб Петрович, следующие: приготовить сына к экзамену в университет, сто рублей в месяц, проезд в Грязнополье и обратно, отдельная комната — окна в сад — и, если не побрезгуете нашим хлебом-солью, прибор за столом к вашим услугам, — добавил Стрекалов кланяясь. — Впрочем, если захотите обедать отдельно, — вас никто не стеснит. Ненарушение чужой свободы — девиз в нашем доме.

— Сколько часов заниматься?

— Это уж ваше дело…

— Однако?

— Ну, уж коли вы любите в условиях точность — признаться, и я ее люблю! — часов шесть в день. Мой мальчик башковат.

— После занятий я свободен?

— Совершенно…

— Занятия будут продолжаться год?

— Ровно год. До пятнадцатого апреля будущего года…

Черемисов помолчал, исподлобья взглянул на своего гостя, усмехнулся и промолвил: