Без игры

— Вот, где моя рука, это место, видишь, я руку отведу — туда и ударь... Тихонько, Ксю-уша... сейчас, сейчас... Наискось немножко, да не прикасайся стволом... Из обоих сразу. Ну! — Голос все еще улыбался, нараспев, нежно, успокоительно.

Он пододвинул ствол совсем близко, боясь снова коснуться нервно дернувшейся, как от укуса слепня, коже, покрытой красноватой блестящей шерсткой. Было очень тесно и низко, он вдруг испугался, что может задеть женщину, подвинулся вбок и в самом неудобном положении нажал разом на оба спуска, даже и не думая о том, чтобы прижать как следует приклад к плечу. Его толкнуло, как будто лошадь лягнула, он поскользнулся и грохнулся бы навзничь, если бы для этого тут хватило места, а так он только треснулся затылком о перекладину и сел с размаху на осклизлый пол.

Вероятно, на какое-то мгновение он даже «выключился», потерял сознание, потому что слегка удивился, чего это женщина тянет его за руку, стараясь поднять с пола, а он все еще сидит. Какой-то темный звон гудел в голове.

Он вырвал руку.

— Оставь ты меня в покое, я сам...

Он ощупал затылок и, опасливо пригибаясь, поднялся на ноги. Фуражки на голове у него, оказывается, не было. Его замутило от отвращения. Корова лежала на боку, и задняя нога с копытом, испачканным в навозе, противно вздрагивала, а женщина зачем-то прикрывала шелковой шалью ей морду. Он поднял ружье и поскорее один вышел во двор — и почему-то опять очутился в доме. Муть в голове не проходила. Невозмутимо суетились ходики.

— Зачем же ты в дом-то опять зашел? — тревожно крикнула женщина, вбегая с крыльца. Верно, она бегала его искать вокруг всего дома. — Да брось ты к черту ружье это, пускай все горит. Пошли скорей!

Ему вдруг так непреодолимо захотелось лечь, что он сел на диван и облегченно откинулся на спинку.

— Пошли, пошли, — лениво выговорил он, — а какого черта вы тут сидели и не уходили? Всех вывезли, а вам самолет?

Женщина презрительно усмехнулась:

— А мы хитрые. Мы с другими ушли. А потом взяли да обратно вернулись. Вдруг дом разворуют! Вон добра-то, рядом сидишь, — она мотнула головой в сторону тючков туго связанных шкурок. — Как раз и дождик было начинался. Хозяин-то мой, муж любезный, и сообрази, нам бы погодить, не спешить. Рассудил: в крайнем случае прямо к реке просека широкая, успеем уйти. Просека, верно, широченная... Да ведь она кустами заросшая. Ветер и повернул. Кусты-то и занялись, и сейчас горят, и на тот край просеки уже огонь по кустам переполз. Так мы и очнулись. Окольцованные... Пойдем — или разговаривать будем?

— Пошли, — равнодушно согласился он, с усилием поднялся и пошел медленно, хотя ему казалось, что он почти бежит.

— Ты что, ударился здорово?.. Слышь-ка, а ведь я тебя где-то видела... Откуда ты прилетел? А?.. — Она на ходу оборачивалась, забегая вперед. — Как тебя звать-то?

— Иван.

— Слушай, Иван, а не пропадем мы тут с тобой вместе за компанию? У тебя машина-то на бензине?

— На скипидаре. Давай скорей.

Женщина нервно рассмеялась коротким, всхлипывающим смешком.

— Да ты сам-то еле тащишься, за мной не поспеваешь... Иван... А меня: Ольга. А то сгорим, на том свете встретимся, не знаешь, как тебя и окликнуть.

Смутновато помнилось ему, что было потом. Небольшой стожок сена на поляне вдруг как бы сам собой вспыхнул и бойко запылал. Что-то обожгло ему висок, он смахнул как комара тлеющий, уже догоравший на лету кончик кривой хвойной веточки. Потом, уже на своем месте в самолете, когда тот уже начал разбег, он точно определил, что расстояния для взлета недостаточно, но сделать все равно ничего нельзя, машина бежала невыносимо медленно, а горящие кусты надвигались удивительно быстро. Не хватает разгона, скорость мала — чувствовал он физически. Его руки и ноги делали все правильно, а он, как со стороны, безучастно наблюдал за происходящим, понимая, что все сейчас кончится. Его опыт и расчет ему ясно говорили: тянуть ручку на себя еще нельзя, но кусты на просеке, по обе стороны от дорожной колеи, уже закрывали все вокруг дымом, и он приказал себе сделать неправильное. Он потихоньку потянул ручку на себя. Раньше времени. Но времени все равно не было.

По лесу клокотал, ревел свирепый, дорвавшийся до воли огонь.