Без игры

Наконец она осталась одна в машине. Вылетела на шоссе и вздохнула с некоторым облегчением. На ходу легче стало дышать. Только немного спустя она обратила внимание, что машину очень уж стало трясти. Посмотрела на спидометр: 95 километров. По такой дороге это хуже, чем 150 по асфальту. Тогда она опомнилась и немножко сбросила газ, потом поехала еще тише, боясь пропустить поворот на просеку. Не пропустила. Свернула точно где надо и совсем тихонько покатила по старой просеке с мягкой заброшенной дорогой, поросшей частой щеточкой мелкой травки, сохранившей следы когда-то давным-давно проезжавших телег. Машина шла, с шелестом цепляясь за далеко протянувшиеся тонкие веточки. Дорога в некоторых местах раздваивалась, обтекая холмики с нетронутыми древними соснами, окруженными ягодными кустиками, мохом, кустами шиповника...

За вторым островком надо было остановиться. Она нашла даже помятый двумя покрышками след в траве под деревьями, куда она вгоняла машину, когда они приезжали сюда прошлый раз.

Еле уловимая при входе тропинка, когда к ней немножко привыкнешь, обретала определенность. Почувствовав, что уже не собьется, она почему-то пошла медленнее. Набат в ушах как будто утих. Все уже решено, волноваться, спешить уже стало бесполезно: все будет, как будет. Вот уже поредели сосны, начался спуск в низину, в сплошные заросли папоротника. Тут нельзя было разглядеть тропинки, но она шла, чувствуя точно на ощупь, как тропинка ведет ее сама. Шла и шла, пока наконец не увидела на том берегу папоротникового озера красный лоскуток, выгоревшую до бледно-розового цвета полоску кумача. Значит, все правильно. Она сейчас же свернула прямо к этому тусклому маленькому маячку, указывавшему совсем невидимый проход в колючем черном ельнике.

Дом стоял безлюдный, пустой. Просто удивительно, до чего это ясно видно: живут в доме или он безлюден, заброшен. Она поднялась на крыльцо и постучала в дверь, уже твердо зная, что в доме никого нет. Постояла минуту. Потом спустилась медленно обратно во двор и присела на ступеньку крыльца, ничего не решив, совсем не зная, что делать дальше, с одним смутным ощущением, что больше идти ей некуда.

Прошлась по двору, вернулась назад и наткнулась на пустую глиняную миску. Машинально подобрала ее с земли и отнесла к колодцу. Достала воды, наполнила миску и, держа ее обеими руками, понесла обратно к крыльцу, чувствуя на себе чей-то пристальный взгляд и боясь оглянуться, чтоб не расплескать воду. Только опустив миску на ее прежнее место, где от нее осталась круглая ямка, оглянулась, Бархан стоял и с глубоким интересом, настороженно следил за каждым движением ее рук.

— Бархаша?.. — сказала она. — Ты что же, один теперь живешь?.. Водички некому налить?

Бархан никак не реагировал, стоял и внимательно, вдумчиво ее разглядывал. Позабыв про него, она пошла и снова села на вторую ступеньку крыльца, привалившись плечом к столбику перилец. Тогда Бархан жадно стал лакать воду и долго не мог оторваться. Потом облизнулся несколько раз, подошел и сел прямо против крыльца, не спуская с Марины глаз. Через несколько минут он прилег, повернувшись к ней мордой, чутко насторожив уши.

...Сразу после взлета, набрав над рекой высоту, Тынов заложил вираж, скользнул вниз, и тут-то Наборный в ужасе отвернулся и бросился подальше от этого проклятого места, в родную редакцию. А Тынов еще раз набрал высоту и, уже позабыв совершенно про Наборного, про козу и даже про сияющий среди дня съемочный уголок за монастырской стеной, с одним чувством оторванности от всей нелепой тяжести своей жизни, — был всей душой в полете.

Чтоб не сбиться с курса, он вел машину вдоль реки, срезая ее извилины. Еще раз попробовал, как слушается машина на вираже. Она слушалась непривычно легко, грубовато, но надежно. Давно не испытанное чувство простора, высоты и свободного одиночества в воздухе охватило его. Молодое чувство, будто он опять мальчишка-курсант, стриженный ежиком, в первом самостоятельном полете на учебном «По-2».

Река медленно уходила назад. Надо было не прозевать ее двойного зигзага, после которого скоро надо идти на левую сторону реки, туда, где среди игрушечной сплошной зелени лесов тянулись полосы медленно восходящих облаков дыма лесного пожара.