Без черемухи

   В понедельник все были несколько взволнованы неожиданным событием: в соседней слободке в ночь на воскресенье зарезали в саду четырех человек.

   -- Прямо почем зря стали резать,-- сказал кузнец, прибежавший из своей кузницы в фартуке и валенках послушать, что рассказывали два Митьки, как всегда первые принесшие это известие.

   -- Да за что же они их, ироды? -- сказала, всплеснув руками, старушка Аксинья.

   -- Сад им общество сдало восьми человекам, да промахнулось,-- сказал рыжий Митька,-- взяли с них 300, а там яблок-то оказалось на большие тыщи, ну и испугались, что те много пользуются...

   -- ...Надумались было отнять сад, либо надбавить цену,-- вставил черный Митька, а те говорят: раньше чего глядели? И ружья наставили на них. Ну те отступились, а ночью пришли да четырех и прирезали.

   -- Ловко! -- крикнул Андрюшка, сбив картуз назад с вьющегося расчесанного вихра.

   На него оглянулись.

   -- Чего ты, домовой? Ай уж ошалел совсем, прости, господи...-- сказала старушка Аксинья, держа на груди руки под холстинным фартуком и повернувшись к Андрюшке.

   -- А что ж!..-- сказал Андрюшка и, сплюнув, отошел в сторону.

   -- До чего озверел народ, господи, батюшка.

   -- Прямо звери дикие. Ему теперь за копейку ничего не стоит человека зарезать.

   -- Мудрость какая,-- сказал Андрюшка, сев в стороне на бревно.

   На него не обратили внимания, только Аксинья повернулась к нему, что-то хотела сказать ему, очевидно, сильное, потому что у нее дрожали губы, но потом с гневом отвернулась, ничего не сказав.

   -- Прежде, бывало, человечью кровь пролить хуже, чем самому умереть,-- сказал старик Софрон.

   -- Прежде -- страсть,-- кузнец старый нечаянно пристрелил человека и на суде его оправдали, а бывало, идешь мимо него, глянешь,-- и даже жутко как-то станет: человека у_б_и_л. И так с ним до смерти осталось: вроде, как печать какая...

   -- Да, да,-- сказала старушка Аксинья, покачав головой,-- и сделался он после того какой-то нехороший, вроде, как с лица потемнел и все больше молчал. Наша Марковна поглядела на него,-- "не жить, говорит, ему,-- думы замучают"... Так и помер.

   -- Смерть пришла, вот и помер,-- сказал кто-то из молодых.

   -- То-то вот, страху перед кровью нет.

   -- Удивление,-- сказал Фома Коротенький,-- и ведь люди те же, а поди...

   -- Я про себя скажу,-- заметил солдат Филипп,-- прежде, можно сказать, боялся курицу зарезать. Как объявили войну, ну, думаю, пропал, кровь пролить придется.

   -- Об чем толкует...-- проворчал опять Андрюшка и, усмехнувшись, сплюнул, сидя на бревне.

   -- Бывало на ученье,-- продолжал Филипп, насыпая на оторванную бумажку табаку из кисета,-- повесят чучело,-- немца изображает,-- коли, говорят, его... кричи ура и коли...

   -- Что ж немец-то не человек, что ли...-- сказала старушка Аксинья.

   -- Да, вот закричишь ура,-- продолжал Филипп, оглянувшись на Аксинью,-- побежишь, двух шагов не добежишь, подумаешь, что живого человека будешь так-то колоть,-- руки и опустятся. Народ в церковь идет, у людей праздник, а мы, как очумелые, бегаем, орем и штыком ткаем. Когда народу много, еще ничего, а когда один бежишь, а все смотрят, так словно стыдно чего-то.

   -- С непривычки...

   -- Кто ее знает... Ну, потом-то обошлись и ничего,-- ткаешь за мое почтение, бывало.

   -- Приучили. Мы тоже так-то,-- сказал Захар с нижней слободы,-- стоя в распахнутой поддевке и сапогах,-- уж на что я... и то спервоначалу страшно было, особливо, когда в атаку шли. А у нас ротный,-- образованный такой был,-- ну, дай бог ему здоровья, научил: ты, говорит, когда бежишь, к_р_и_ч_и, что есть мочи, и глаза выкатывай, как ни можно больше.

   -- Вот, вот. Это первое дело,-- сказал Филипп, раскуривая от Федоровой трубки свернутую папироску.-- Потом-то и мы доперли. Бывало, бежишь, а сам зенки выкатишь и орешь, что есть мочи, ура. Тут уж ничего не чувствуешь, вроде как самого себя заглушаешь.

   -- Что ж начальники-то ваши, из господ которые, неужто тоже людей убивали или командовали только?

   -- Ну, они первое время повострей нашего брата на этот счет были,-- сказал Захар,-- потому мы от сохи, а они хорошую, можно сказать, науку прошли.

   -- Образованные, как же можно,-- сказал Федор, насасывая трубочку, которая плохо курилась.

   -- У нас в полку мальчики совсем были, офицерики, шейки тоненькие, беленькие, как у девочек, а мы спервоначалу против них, как старые бабы, были. Как-то наскочили на нас разведчики немецкие, поранили мы их маленько, и не знаем, что с ними делать, а тут наши барчуки подскочили и штыками их прямо в горло ткнут -- и никаких... Те плачут, просят...

   -- Плачут? Ах, господи, батюшка, неужто нельзя было по-человечески, как...

   -- Значит, не полагается,-- сказал Фома Коротенький, неуверенно оглянувшись.

   -- Верно, верно,-- сказал Захар,-- у нас тоже так-то,

   -- Ну, что же, когда таких-то раненых кололи, тоже кричали? -- спросили старушки.

   -- Мы кричали, а барчуки нет. Они, бывало,когда свинью поймаем, так первое дело -- тащи к ним,-- любили их штыками колоть, особливо, когда боев долго не было.

   -- Это первое дело... На этот счет молодцы, смелые были.