В течение двух дней они были ему невидимы. На третий день, в разгар полуденного жара он обнаружил себя окруженным войском отчаявшихся волков. Всклокоченные, поджарые, самых разнообразных размеров, одни из них были цвета пепельного, а другие — неясного, бледного оттенка, словно выцветшие и желтые. Они перегородили ему путь на пустой широкой равнине, лишенной дерев и камней, каких бы то ни было полостей и выемок, мест, пригодных к тому, чтобы занять оборону. Верблюды попытались было ускользнуть и повернули назад. Они тащили его по гравию за недоуздки, но потом неожиданно встали и попятились. Путь назад также перекрывали спины трех волков. Они возникли в раз, словно проросли сквозь жестокую землю, горящую полуденным пламенем. Они присели на задние лапы, устремили свои морды вверх и залились хором своими устрашающими жалобами:
— Ау-у-у!..
Верблюды задрожали, потеряли рассудок. Закружились во все более суживающемся кольце хищных голов, лягая землю копытами в великой тревоге. Они тоже вздымали головы кверху, словно обращали жалобы к небу и молили об избавлении. Из их прекрасных глаз исчезла кротость, бежал покой — в них блестел ужас. На переднем фронте волки подняли голоса — в них звучал дикий, язвительный хоровой смех: голодные звери сеяли угрозы, которые таили вечно. Ахамад не знал, отчего этот последний вой он воспринял таким дурным предзнаменованием, больше, чем прежде. Он попытался успокоить верблюдов. Схватился за меч, притороченный к луке седла. Нервно выхватил его из ножен. Увидел старую волчицу, с опаской приближающуюся к нему. С каждым шагом она все больше склонялась к земле, осторожно раздувала ноздри, прежде чем сделать шаг следующий. Верблюды взбунтовались, их охватило помешательство. Ахамад затянул уздечку, Успокоительно обратившись к верблюдам:
— Аш-аш-ша!
Волчица предстала перед ним. Подняла свою мерзкую голову. Он сжал рукоять меча. Левой рукой подтянул повод. В ее глазах была неопределенность, таился восторг. Он отвечал взглядом на взгляд. Что в этих глазах? Что желает передать ему эта мудрая волчица? О чем говорят эти зрачки — о просьбе или об угрозе? Или о том и другом разом? Ах. Может, так — может, так можно расшифровать эту речь: «Мы — голодавшая месяцами стая. Что тебе стоит пожертвовать нам одного из твоих верблюдов?!» Да, потом тварь продолжала: «Знай, мы же в состоянии забрать его у тебя силой, если не примешь предложения». Дрожь пробежала у него по телу. Он весь дрожал. Зажал рукоять, вручая себя всецело мечу. Но едва заблестело холодное оружие под жарким полуденным солнцем, волки обнажили свое оружие, пострашнее. Кроме клыков они обнажили и когти на всех своих лапах. Они также блеснули в ярком солнечном свете — это был знак начать звериную атаку. Они стеклись в одно мгновенье и бросились со всех сторон. Верблюды вырвали повод у Ахамада и кинулись в рассыпную. Разбежались по Сахаре, за ними помчались волки. Пожитки покатились с седел наземь, рухнули меха с водой. От удара они лопнули, словно взорвались. Влага пролилась, и мгновенно была впитана изжаждавшейся пустыней. Булькнула в раскаленных жилах земли, а что не вошло и осталось в лужицах, впитал в себя жадный воздух. Краткое шипение напрасно пролитой влаги ушло во чрево Сахары. Ахамад застыл в глубокой скорби. В душе разгорался древний мистический пожар, все недра полыхали. Сухость подступала к горлу, горечь возникла во рту. Он поднял отчаянный взор к горизонту, наблюдая, как удаляются прочь взбесившиеся верблюды с висящими у них на хвостах хищниками…
И бежавшие вдаль верблюды, и преследовавшие их волки обращались в призраки, таявшие в потоке миража.
12