Бестужев-Рюмин

«Пропустил» вице-канцлер и назначение в Стокгольм сразу после Обуского мира 1743 года послом шведа Любераса, приверженца голштинской партии. «…На генерала же Любераса… совершенно положиться никоим образом невозможно, будучи её императорскому величеству довольно памятно, какими персонами он рекомендован и что он яко урождённый швед всегда явным французским и прусским партизаном был»,— писал он уже постфактум. Посланник, по его мнению, не докладывал всей правды в Петербург и вместо привлечения на свою сторону дружественно настроенных к России шведов стал делать авансы в пользу шведского правительства и враждебной партии «шляп». Для получения объективной картины из шведской столицы Бестужев был вынужден установить прямой канал связи с секретарём миссии Ф.И. Черневым [69], который в иносказательной форме докладывал: «Здесь, исключая Минерву [70] и главных учителей епикурейской философии [71], почти все чуду морскому [72] скорейшего возвращения отсюда в прежнее его жилище [73] желают, и если это случится, то антагонисты [74] устроят хороший праздник. Но сам он, почитая это место за прямой соломоновский Офир, ни малой охоты к тому не показывает, особенно потому, что ещё не освободился от своей жестокой болезни,..— великопосольская немощь».Чернев добавлял, что при Люберасе Бестужеву «многие угрозы и зело чувствительнейшие разглашения чинятся».

Люберасом осталась недовольна и Елизавета Петровна: в одной из его депеш из Стокгольма она прочитала, что посланник самовольно, не испросив её разрешения, обнадёжил главу правительства Швеции К. Юлленборга в её милости и совершенном доверии, а также в дружбе канцлера России. Лишь в марте 1745 года Елизавета приказала Любераса отозвать, а на его место направить другого посланника.

Потери потерями, но с лета 1744 года кредит доверия Бестужева у императрицы резко возрос, и у него развязались руки для претворения своих внешнеполитических планов. 15/26 июня 1744 года он получил звание Великого канцлера,долго никому не присваивавшееся, а Воронцов — звание вице-канцлера.

Французы были теперь не страшны, главное внимание канцлер стал обращать на Пруссию, ибо считал её опаснее Франции «по близости соседства и великой умножаемой силе».

ВЕЛИКИЙ КАНЦЛЕР

В моей империи только и есть великого, что я да великий князь, но и то величие последнего не более, как призрак.

Императрица Елизавета

Бестужев-Рюмин сменил умершего в ноябре 1743 года князя Черкасского, но не сразу: пост канцлера некоторое время оставался вакантным. Став канцлером, он подал императрице челобитную, в которой изложил весь свой служебный путь и указал на свои небольшие оклады, которые пришлось тратить ради представительских целей. Вследствие этого, жаловался новый канцлер, он попал в долги и просил, для поддержания себя с достоинством «в новопожалованном из первейших государственных чинов характере», отдать ему в собственность казённые земли в Лифляндии: замок Венден с деревнями, когда-то принадлежавшие шведскому канцлеру А. Оксеншерне. Стоимость деревенек оценивалась в сумме в 3642 ефимка. Просьба канцлера была уважена. Кроме того, Елизавета Петровна отдала ему дом в Петербурге, принадлежавший ранее графу и канцлеру А.И. Остерману.

В помощники себе Бестужев 25 июня 1744 года рекомендовал графа Михаила Илларионовича Воронцова (1714—1767) как «толь честного и совестного и чрез многие опыты верноревностного вашего императорского величества радетельного раба».О деловых качествах «радетельного раба» канцлер не упоминает. Умный и наблюдательный Х.-Г. Манштейн называет Воронцова честным человеком, но ограниченного ума, «без особенного образования и ещё менее научившийся впоследствии».