24 апреля Елизавета собрала ещё один форум «знатных», но фактически безответственных персон, чтобы спросить у них мнение о том, как завершить мирный договор в Обу. Сановники пришли к выводу, что, ввиду недружественного расположения Пруссии, Польши, Турции, Дании и Франции, жёсткие требования к шведам нужно снять. Собрание постановило оставить за Россией Кюменегордскую область, включая Фридрихсгам и Вильманстранд, а также Саволакс и Нойслотт (Нейшлот)
И тем не менее в середине мая из Стокгольма сообщили, что король Фредрик не может уступить Нюландии, он готов расстаться только с Кюменегордской провинцией! Это походило уже на издевательство. Тогда Румянцеву и Люберасу поступило указание… согласиться вернуть шведам и Нюландскую провинцию, но из Кюменегордской провинции потребовали оставить за Россией Саволакс и Карелию. 1 июня русские делегаты зачитали своё окончательное решение, и в случае несогласия с ним предложили шведам уехать из Обу домой. Абзац про Саволакс оказался для шведов неприятным сюрпризом, но Нолькен и Седеркройц с конгресса не уехали. Румянцев и Люберас пояснили им, что Саволакс попал в текст договора либо по ошибке, либо по инициативе А.П. Бестужева-Рюмина, и заверили их, что это можно всё изменить, и послали в Петербург курьера, которому поручили выяснить возникшее недоразумение. В Швеции в самом разгаре было крестьянское восстание в Далекарлии, сделавшее своим знаменем датского принца, и мирный договор был нужен шведскому правительству как воздух, но Румянцев и Люберас так боялись обидеть шведов, что ни о чём ином, кроме как об их ублажении, думать были не в состоянии.
Приезд курьера из Обу послужил причиной ещё одного собрания русских министров, которые принялись «рассуждать» о том, чтобы отдать шведам и Саволакс. Об этом заседании «мудрецов» А.П. Бестужев-Рюмин написал И.А. Черкасову письмо, в котором красочно описал «выступления» горлопанов генерал-прокурора Трубецкого, начальника Тайной комиссии Ушакова и князя М.М. Голицына, настоявших в последний момент на изменении уже утверждённых инструкций Румянцеву и Люберасу.
Зная характер вице-канцлера, мы можем вполне свободно предположить, что требование об удержании за русской стороной Саволакса и впрямь могло быть им тайно добавлено к уже утверждённым ранее инструкциям. Почему же для пользы дела и не обмануть дураков? Это обстоятельство и послужило, по всей видимости, предметом яростного спора Трубецкого и его «товарищей» с Бестужевым-Рюминым. Уловка вице-канцлера не прошла из-за «принципиальной» позиции его противников, которые думали не о пользе отечества, а о том, как насолить ему лично. То, что они при этом «угодили» шведам, для них не имело почти никакого значения.
В мае, в разгар трудных мирных переговоров со шведами, вице-канцлер обнаружил, что в Сенат в качестве переводчика был незаконно — судя по всему, стараниями г-на Бруммера, — «пристроен» некий швед Вассер, вообще не владевший русским языком. На вопиющее нарушение правил сохранения государственной тайны, запрещающих допуск иностранцев к государственным учреждениям, Бестужев указывает в письме к Черкасову от 1 июня 1743 года.
Но пока Нолькен и Седеркройц сидели в Обу, война продолжалась, и на театре военных действий произошло ещё одно неприятное для шведов событие — появление эскадры Н.Ф. Головина у о-ва Гангут и прорыв большой галерной флотилии русских в западную часть Финского залива. Шансы русской делегации на заключение мира на своих условиях сильно возросли, но тем не менее 14 июня Нолькен и Седеркройц в знак несогласия с русскими условиями покинули зал заседаний и собрались отъехать домой. Но никто никуда не уехал. Согласно Соловьёву, шведы Обу вообще не покидали. 15 июня Нолькен якобы явился к Люберасу и со слезами на глазах просил русскую делегацию сделать шведам уступку по Саволаксу. Договорились подписать текст мирного договора, оставив пункт о Саволаксе на