Бестужев-Рюмин

10 апреля 1756 года в девятом часу вечера Михаил Илларионович получил от Дугласа извещение о том, что находится в Петербурге и желает немедленно увидеться с ним. Вице-канцлер встретил шотландца благосклонно, поскольку тот на сей раз предъявил письмо от госсекретаря Рулье. В письме Дуглас был назван «библиотекарем», установление отношений с Россией — «образцами бургундского вина», так что Воронцову все эти меры конспирации сначала не понравились (но как бы они порадовали Алексея Петровича Бестужева-Рюмина!), и он снова заподозрил неладное. Вице-канцлеру явно чудились повсюду «злокозненные происки» Бестужева! Но у Дугласа была для Воронцова вторая записка, в которой он утверждал, что послан в Россию самим королём для установления дипломатических отношений с Елизаветой Петровной. Тогда Воронцов обещал доложить обо всём императрице, и дело завертелось.

10 июля Дуглас предъявил Воронцову верительные грамоты поверенного в делах Франции в России. В этот же день Елизавета повелела Воронцову «сообщить господину канцлеру о всём, что с приезда Дугласа происходило».В письме к графу И.И. Шувалову Михаил Илларионович писал: «Вследствие оного повеления сего утра(13 июля. — М. Ю. А.) ездил я к канцлеру на остров(Каменный, где находилась резиденция Бестужева-Рюмина. — М. Ю. А.) и ему отдал 22 письма»,сообщив также о деталях визита Дугласа, в том числе о приёме Елизаветой от него верительных грамот. Алексей Петрович принял визитёра с «особливой ласковостью»и уговаривал его остаться на обед. Но вице-канцлер решительно отказался, потому что в дом к канцлеру должен был вот-вот появиться с визитом Маккензи Дуглас, а Воронцову не хотелось «показать себя предводителем сего Дугласа».

В этой ситуации Бестужев, конечно же, уже не мог ни возражать, ни препятствовать восстановлению дипломатических отношений с Францией. Он восстановил бы против себя уже заангажированный Версалем венский двор, не говоря о Елизавете, Шуваловых и Воронцове. Единственное, что он хотел спасти — это отношения с Англией, упрямо настаивая на своём теперь уж и вправду «слабейшем мнении» о необходимости подписания с ней субсидного договора. Но всё было напрасно. Вероятно, именно в этот «подлый» период, как писал австрийский посол барон И.Ф. фон Претлак, он стал побаиваться Елизаветы и теряться перед ней.

Первый после длительного перерыва в отношениях между Парижем и Петербургом дипломатический агент Елизаветы Петровны Фёдор Дмитриевич Бехтеев, в ответ на присылку в Петербург Дугласа, был тоже назначен в Париж помимо Бестужева. В конце 1756 года Бехтеева, по выражению Соловьёва, «домашнего человека Воронцова», из ранга дипломатического агента перевели в ранг полномочного министра. Но Бехтеев, как и Дуглас, был лицом малозначительным, хотя и долго жил за границей и считался человеком рассудительным и осторожным. Инструктировал его перед отъездом Воронцов. Бехтеев для проформы посылал Алексею Петровичу из Парижа пустые отчёты, но самое главное докладывал вице-канцлеру.

Переговоры с Францией продвинулись настолько, что Россия 31 декабря 1756 года присоединилась к Версальскому договору и образовала вместе с Австрией и Францией антипрусскую наступательную коалицию. Версаль пытался было исключить из договора с Россией обязательства по Турции, но Бестужев, в данном случае поддержанный Воронцовым и Шуваловыми, настоял на этом условии, заявив, что без casus foederis для Турции договор для России будет иметь значение «листа чистой бумаги».Русские на сей раз выступили единым фронтом, и Дуглас подписал договор в том виде, как его предложил Бестужев.

Но в Париже были возмущены самовольными действиями своего эмиссара, и Людовик XV лично обратился к Елизавете с предложением отказаться от конвенции в том виде, как она была подписана Дугласом. Польщённая этим призывом Елизавета сдалась, и Бестужев и Воронцов были вынуждены в присутствии Дугласа разорвать документ, вызвавший бурю возмущения в Версале и столько препирательств между обеими сторонами. Всё это канцлеру вряд ли нравилось, но что он мог сделать?

Справедливости ради следует, однако, признать, что новая антипрусская коалиция в целом соответствовала духу антипрусской внешней политики России, проводимой на протяжении последних лет Бестужевым. Восстановление отношений, а теперь и союза с Францией привело Россию снова лицом к лицу с сильной военной державой Фридриха II. Так что ничего принципиально нового Шуваловы и Воронцов не изобрели, они просто исключили из процесса формирования внешней политики ненавистного им Бестужева-Рюмина.