Бессонница

«Дух Святой к сердцам взывает, грех оставить побуждает».

«Мой Господь, спасибо, за меня ты жизнь отдал».

«Господь грядёт силою и славою. Господь грядёт на облаках».

«Иисус, Иисус, Иисус».

«Все грехи на крест забрал, любовь мне дал».

«Ты умер ради нас, мы будем жить ради тебя».

И всё в таком духе. Прихожанам нравилось, и они, кажется, были счастливы. Хотя я не очень понимаю, как можно быть счастливым, если живёшь для кого-то, кто уже умер. К тому же умер две тысячи лет назад. Впрочем, так ли уж важно, что делает тебя счастливым? Не знаю.

Я думал об этом и не заметил, как вокруг всё изменилось. Прихожане стали раскачиваться, хлопать, вытягивать перед собой пальцы, будто старались ощупать что-то невидимое. Кто-то даже плакал. А потом проповедник раздал цветные флаги. Мэт взял розовый. И теперь все танцевали под музыку, размахивали флагами и подпевали в голос. Мне стало не по себе. Я предпочёл думать о девушке, которая впервые привела сюда Мэта. По его словам, она теперь жила не то в Детройте, не то в Кливленде. И всё это было необычно. Я подумал, что Мэту с той девушкой, наверное, было хорошо, если он до сих пор сюда приходит. А ещё я подумал, что хочу так же приходить куда-то и думать, что мне там было хорошо с Эшли. Почему-то мне приятнее думать о ней в прошедшем времени – так, будто у нас уже всё было, а теперь прошло. Порой я сам себе кажусь странным.

Последнюю песню сыграли три раза подряд, и там было очень много слов про то, как они любят Иисуса. Старушка, сидевшая передо мной, уже тряслась от слёз, и мне было неловко. А потом все стали обниматься. Музыка стихла, музыканты и проповедник ушли, а прихожане ходили по рядам, и обнимались, и говорили друг другу по-русски: «Храни вас Господь». И Мэт обнимался. Даже Крис к этому отнеслась спокойно, а мне стало тошно. Но меня тоже обняли – сначала та плачущая старушка, а потом ещё три человека. И все говорили мне «Храни вас Господь», а я притворялся, что не понимаю русского, и с вымученной улыбкой отвечал по-английски: «Спасибо».

Когда наконец охранник открыл двери, я первым вышел из церкви. В машине ехали молча, а Мэт совсем не выглядел счастливым. Он, кажется, стал ещё более угрюмым, и я подумал, что вся эта поездка была довольно глупой, тем более что вечером Мэт всё равно уехал домой, я даже мельком увидел его отчима – он был в чёрном и улыбался очень осторожно, будто боялся улыбкой поранить Мэта, а может, мне это лишь показалось и улыбался он вполне нормально.

17 октября

Отправил отцу свою зарисовку по Гогену. Получил ответ.

«Рад, что у тебя всё складывается. Расстроен, что ты ничего не пишешь о занятиях по конституционному праву и международной политике. Напомню, мы с мамой были не против твоего выбора посещать ещё и американскую литературу с условием, что в следующем семестре ты возьмёшь только профильные предметы. Надеюсь, ты не забыл, что тебе ещё сдавать экзамены в Москве? Их, как я понимаю, много. Не расслабляйся.

Ты знаешь, я не против твоего увлечения литературой. Только я не хочу, чтобы у тебя были проблемы, а они будут, если ты и дальше станешь столько времени уделять этому направлению.

Твою „зарисовку“ я показал специалисту. Он сказал, что даже для студенческой работы это слабо, так как в ней нет ни структуры, ни чёткой мысли, а для будущего юриста это никуда не годится. Вспомни, какой резонанс в университете вызвала твоя курсовая по развитию понятия „государственность“. Почему бы тебе не двигаться в этом направлении? В Штатах такая тема не менее актуальна.

Что же до твоих слов, что изучение литературы становится для тебя всё более интересным, то я за тебя рад. Важно иметь интересное хобби, без этого никуда. Ты знаешь, я и сам собираю авиамодели и даже летал на профильную выставку в Дортмунд. Не забывай, это должно быть приятным дополнением, а не чем-то, мешающим идти в выбранном направлении.

Если же речь опять зайдёт о смене профиля, то я тебе напомню то, о чём мы с мамой говорили уже много раз. На переправе коней не меняют. Ты уже слишком много сил вложил в то, что на самом деле любишь, – в юридические науки. Не дай минутной слабости тебя обмануть. После твоих успехов на первом курсе я уже не сомневаюсь, что юриспруденция – действительно твоё, от природы. Святослав Валерьевич до сих пор о тебе спрашивает, а это значит, что он в тебя тоже верит. В конце концов, после окончания университета у тебя будет достаточно времени ещё раз всё взвесить.

Надеюсь на твой скорый ответ, так как мы с мамой немного взволнованы.

Привет тебе от сестры. Она получила своё первое крупное дело. Надеюсь, ты поздравишь её лично».

Я знал, что отец напишет нечто подобное, с этими его конями, и сестрой, и Святославом Валерьевичем, моим преподавателем по истории государства и права зарубежных стран, да и мало ли ещё с чем. Ни на секунду не сомневался. И всё равно отправил ему свою зарисовку.