Бессердечный

— Ты всегда так любишь врать, — возразил он. — Тебе никогда не удается продержаться долго без уроков, дорогая. В противном случае ты не была бы какой непослушной девочкой. Я до сих пор помню, в каком нетерпении ты ждала своих учителей.

Мне стоило убежать от него, но я этого не сделала. Мои ноги приросли к месту.

Его губы оказались прямо у моего уха, и я задрожала, но не дернулась.

— А помнишь, какой влажной ты становишься, будучи непослушной маленькой девочкой, Илэйн? — спросил Лионель у меня. — Я уже говорил тебе: хорошие девочки не намокают, когда пытаются усвоить урок. Несколько моих человек пытались преподать тебе урок послушания, но ты так и не послушалась.

— Прекрати, — произнесла я, но тот не послушал. Как и всегда.

Кивком он указал на лужайку, где проходила вечеринка, и я почувствовала, как вокруг все закружилось, мир начал вращаться под моими ногами.

— Скоро к нам присоединится полковник Хардвик, — сообщил он. — Как и барон Роулингс. Мне, наверное, стоит рассказать ему, какой ты была непослушной и как порочила имя нашей доброй семьи в Даунтауне с дураками, которые представления не имеют, что такое престиж в этом мире? Или, может, нам стоит позвонить Преподобному Линчу. Уверен, для тебя у него заготовлено много новых уроков. Так много уроков.

— Хватит, — выпалила я. — Я ненавижу их. Я бы перерезала горло каждому по очереди, если бы могла.

— Ну вот, — проворчал он. — Снова врешь. Ты настоящая лгунья, Илэйн. Всегда лжешь. Тебе всегда нравились эти уроки, даже когда ты была маленькой милой девочкой, которой следовало быть осторожнее.

— Нет, — ответила я, но всё слышала в своем голосе. Замешательство. Всегда было то самое замешательство, даже где-то глубоко среди боли и ненависти.

— Как я уже сказал, твоя мать хочет поговорить с тобой, — вновь повторил Лионель, и в его голосе послышалась лишь скука. — Если в тебе есть хоть немного чувства такта, ты поговоришь с ней перед уходом. Срок действия предложения ограничен.

Он отошел от меня, не оглянувшись, и я вновь возненавидела себя. Я ненавидела в себе абсолютно всё. Ненавидела всё, что касалось их. Ненавидела эту глупую вечеринку, в которой приходилось принимать участие, и ненавидела в своей жизни всё столь фальшивое и грязное.

Я не могла толком восстановить дыхание. Мне не хотелось ни есть, ни пить, не хотелось ни с кем разговаривать, тем более с матерью, поэтому просто решила сделать то, что делала всегда.

Я удалилась так незаметно, как только могла, прошла мимо дамских комнат по коридору и поднялась по лестнице в свою комнату на верхнем этаже особняка.

Спрятаться. Спрятаться. Спрятаться.

Спрятаться и выпустить боль.

В дальнем углу владений располагалась моя тайная комната, в которой я пряталась. Я открыла дверь как можно тише и вошла внутрь. Упала на пол и прижала колени к груди, сидя около старого шкафа. Раскачиваясь, я плакала и пыталась совладать с дыханием, пока не перестала утопать в своей боли.

Мне было нужно это.

Нужно лекарство, к которому я привыкла с ранних лет.

Поэтому подняла край ковра в углу и вытащила отошедшую доску пола. Я пользовалась этим тайником с самого первого раза, как только нашла его. Конечно, моя цель ждала меня: стопка салфеток, платочков, пластырь, бинт и упаковка скальпелей. Я развернула сверток, уже чувствуя первые волны спокойствия при виде лезвия.

Я подняла подол платья к бедрам и стеклянным взглядом смотрела на свою изрезанную кожу, ахнув при первом касании кожи.

О да.

О, как это было мне нужно.

Как мне нужны были уколы боли и покалывающее ощущение выпущенной крови.

Я думала о Стефане из Лондона, задыхающемся на полу, думала о языке Люциана Морелли, в одном танце двигающемся с моим, и вновь сделала это — прикоснулась лезвием к коже.

Господи, да.

Я думала о том, как хочу, чтобы монстр оказался во мне, и как мне нравилось, когда он причинял мне боль, и я вновь сделала это. Еще одно касание кожи лезвием.

Я думала о том, какой влажной и разгоряченной становлюсь при мысли о том, как Люциан доставляет мне боль и заставляет хотеть его, и вновь. Еще одно касание лезвия, от которого с моих губ сорвалось шипение.

По бедрам потекла кровь. Горячая и жидкая. Но мне хотелось больше.

Еще от одного прикосновения лезвия меня накрыло волной — это круче, чем любой кокаин.

Я подумала о бароне Роулингсе и его опухших красных щеках в тот момент, как, называя меня шаловливой девочкой, он грубо лапал меня. Думала о том, как он заставлял меня платить, положив к себе на колени и причиняя столько боли, что я всхлипывала и уверяла его, что буду вести себя лучше. Обещала, что стану лучше.

Еще одно прикосновение лезвия.

Потом подумала о полковнике Хардвике и том, как его обнаженное тело казалось таким каменным рядом с моим. Таким большим по сравнению с моим крошечным.

Еще одно прикосновение лезвия.