Бессердечный

Он холодно ухмыльнулся в ответ, и на этот раз я почувствовал что-то внутри. Почувствовал дрожь страха.

— Может, не ты будешь уничтожен, сынок. Может быть, ты будешь заключен в темноте в подвале, а не в земле. Однако, в одном ты можешь быть уверен — я уничтожу Илэйн Константин, если ты хотя бы шагнешь в ее сторону, и позабочусь о том, что мы не возьмем на себя ответственность за ее кончину.

— Трентон сказал тебе, что у меня к ней есть чувства, не так ли? — усмехнулся я.

Отец продолжал ухмыляться.

— Нет. На самом деле, он этого не говорил. Лишь сказал мне, что ты охотился за ней так, как он никогда раньше не видел, и у него были свои… подозрения. Я бы уже убил тебя собственными руками, если бы хоть на секунду поверил, что тебе когда-нибудь понравится сука Константин.

Он не лгал, и я не винил его.

Мне следовало бы убить себя собственными руками за то, что даже подумал, что могу хотеть от этой суки чего-то большего, чем ее кровь и боль.

— Я бы никогда не полюбил женщину Константин, — сказал я ему, и мой голос звенел.

— Я чертовски надеюсь, что нет. — С этими словами мой отец вытащил с другого конца стола свой нож и протянул его мне. — Тогда поклянись в этом. Поклянись клятвой Морелли. Поклянись Богом и Пресвятой Девой Матерью.

Я не должен был этого делать. Из-за той тени сомнения и греха, живущих внутри меня, мне никогда не нужно было брать у него этот нож. И гореть мне в аду до конца времен.

Но мне было все равно.

Впервые в моей жизни клятва Морелли значила для меня меньше, чем женщина, которую я должен был презирать.

Я провел лезвием по ладони, делая глубокий и точный порез. Кровь капала, струясь по руке рекой, когда крепко сжал пальцы.

— Клянусь Богом, именем Морелли, я презираю родословную семьи Константин, всегда буду презирать.

И я не лгал. Я презирал всю родословную семьи Константин. Ненавидел в них все, каждую фальшивую улыбку и насмешку, которые они показывали на своей обожаемой медиа-платформе по всему миру. Ненавидел их коррупцию, так мило скрытую за их социальным фасадом.

Я ненавидел Илэйн Константин и все, за что она выступала.

Мой отец кивнул и забрал у меня нож. Он бросил взгляд на мой порез и кинул нож на стол.

— Ты порезал слишком сильно, парень, — сказал он, но я пожал плечами, обматывая рану салфеткой.

— Я всегда режу слишком глубоко. Большая кровь дает более сильное обещание.

Он встал со стула и вернулся на свою сторону стола.

— Тебе нужно быть более осторожным с тем, кому ты это демонстрируешь, — сказал отец. — Если бы люди, хоть на секунду, подумали, что ты тот, кто ты есть…

Я так много раз слышал это раньше, что снова небрежно пожал плечами.

— Я не очень часто даю клятвы. Уже нет. Никто не увидит мои способности такими, какие они есть. Не от одного крошечного пореза на моей ладони.

В этом я был прав. Никто никогда не видел моего тела чудовища, каким оно было, даже моя мать. Тайна была глубоко связана между мной и человеком, который вырастил меня, чтобы я стал его наследником.

— Наша империя была построена на клятвах, — сказал он мне. — И такова была сила наших жизней. Никогда не забывай об этом и никогда не прекращай вкладываться в обещания, данные нашей семьей Господу.

Я посмотрел на картину Иисуса, висящей над его головой в дальней части обеденного зала, и мне стало интересно, каково это — жить в семьях, построенных без постоянного стремления к Благочестию, запятнанном в мире, основанном на лжи и коррупции.

Наша прошлая родословная была злой, и наша нынешняя иерархия никогда не колебалась, так что я снова не понимал, почему мой отец так стремился избежать конфликта с родословной, которая построила свою на уничтожении нашей.

— Мы могли бы погубить все их жалкое сборище, — сказал я. — И достаточно сильны. Мы должны нанести первый удар. Сейчас.

— Нет, — возразил отец и снова сел на свою сторону стола. — Мы ничего не предпримем против семьи Константин, пока я не решу, что мы готовы.

Это расстроило меня, всегда расстраивало, когда мой отец был так решительно настроен контролировать все в нашей семье со стороны, хотя он уже дал мне контроль над нашим будущим.

— Возвращайся утром в «Холдингс», — приказал он. — Если ты возьмешь еще один выходной от дел, я пошлю Симуса и Дункана присматривать за твоей должностью. Они могут доложить мне.

— Это угроза? — надавил я. — Симусу и Дункану не место в «МореллиХолдингс». Они бесхребетные хорьки. Безмозглые и жалкие. И при этом МакТирнансы даже не Морелли.

— Они кровные родственники, заинтересованные в семейном бизнесе, — возразил он, и я не стал продолжать дальше. Не сегодня.

Я мог представить их лица, самодовольные и хитрые, пока они крутятся вокруг моего отца, как гиены в поисках еще одной косточки. Они уж точно не получат мою.

— Я вернусь в «МореллиХолдингс» завтра, — заверил я и встал.

И не стал задерживаться, чтобы увидеть, как мама вернулась в комнату, просто вышел с салфеткой, все еще туго обернутой вокруг моей кровоточащей руки. Это было правдой, завтра я вернусь в «МореллиХолдингс», а Симус с Дунканом могли идти нахер. Они не имели никакого отношения к власти в моем мире.