Голова закружилась пуще прежнего, когда Марина заметила ненавистную троицу, резавшуюся в карты на задней парте. Физру они прогуливали регулярно, с чем руководство школы давно смирилось. Болдин жил на попечении дедушки с бабушкой, которые не имели ни моральных, ни физических сил повлиять на внука. У Кума и Шмата отцы работали вахтовым методом, а матери явно не были для отпрысков авторитетами, и их тоже не трогали. Все всё понимали, вздыхали и оставляли как есть.
Она отвела взгляд, дошла до своего места и тяжело опустилась на стул. Ей по-прежнему казалось подозрительным, что изверги оставили ее в покое, поэтому Марина предпочитала соблюдать привычные меры предосторожности, главная из которых состояла в том, чтобы не смотреть хищникам в глаза.
Изучая расписание, она на ощупь открыла рюкзак, пошарила там в поисках футляра с очками и замерла. Судорожно сглотнув, подняла руку к лицу.
– Фу, кто бзданул?! – возмутился Вадик Котов, сидевший позади нее.
Класс наполняла тошнотворная вонь. Одноклассники принюхивались, зажимали носы, ругались, изображали рвотные позывы.
Марина продолжала таращиться на свою ладонь, покрытую комковатой красно-бурой слизью. Во рту стало горько.
– Климова! У тебя в рюкзаке кто-то сдох? – выкрикнул Кум, и вся троица грохнула хохотом.
– Не, это бухой батя ей обед положил! – вторил приятелю Шмат.
В жирных комках, покрывших ладонь, что-то извивалось. У Марины дрогнули губы. Потом подбородок. Следом затряслась рука – несколько опарышей упали на пол. Сидевшая напротив Настя Акимова взвизгнула и забралась с ногами на стул. Визг потонул в хохоте. Болт с приятелями, казалось, могли порвать себе рты от веселья. И у Марины внутри тоже что-то порвалось.
– Да помойся ты уже! Дама червей! – не выдержала Наташа и пихнула ее в спину.
Качнувшись на стуле, Марина потеряла равновесие и упала на колени под новый взрыв злого смеха. Смех не заканчивался, не стихал, смех гнался за ней по коридору до самого туалета и дальше. Возможно, смех собирался преследовать ее до смертного одра. В голове у Марины хохот одноклассников смолк, только когда она снова очутилась в маминой кровати под пыльным, давно не стиранным покрывалом.
Марина оторвала голову от мокрой подушки, когда уже стемнело. Отец храпел на кухне, расплющив лицо по столешнице. Стоя в дверном проеме, Марина слушала неровное клокочущее дыхание и вдруг поняла, что вряд ли заплачет, если отец задохнется.
Закрыла едва отпитую бутылку, сунула в старую мамину сумку и ушла, тихо затворив дверь…
– Эй. – Марина положила телефон на сырой матрас фонариком вверх и потормошила кучу. Мелкий осенний дождь умиротворяюще шуршал листьями, капал в лужу у пустого квадрата окна. – Э-эй! – Она ткнула в тряпки обеими руками и затрясла кучу сильнее, начиная почему-то сердиться. – Вылезайте! Я знаю, что вы там!
– Проваливай, – донесся недовольный голос с самого дна кучи.
– Не провалю! Я к
– Ну и дура. Топай отсюда.
Марина открыла сумку, доставая единственный козырь.
– Вы водку будете?
Повисла долгая пауза. После чего сбоку кучи вывалились тряпки и наружу выглянула Ольга с недоверчивой и слегка удивленной гримасой на лице. Увидев бутылку, она уже вся целиком выбралась на воздух и присела на краю матраса, скрипнув ржавыми пружинами.
– Где взяла?
– Какая разница?
На Ольге снова была какая-то безразмерная хламида, и Марина порадовалась, что не видит ее живота.
– Это мне? – спросила Ольга.
– Вам.
– За что?
– Просто.
Женщина снова недоверчиво покосилась на бутылку. Марина открутила крышку и протянула бутылку Ольге. Когтистые пальцы сомкнулись на горлышке, задев ладонь.
Марина непроизвольно отдернула руку и смутилась от собственной брезгливости. Не заметив этого или просто сделав вид, Ольга опрокинула в рот сразу половину бутылки. Переминаясь с ноги на ногу, Марина с изумлением наблюдала за тем, как сокращаются мышцы тощего горла. На грязном лице Ольги разливалось умиротворение. Прикрыв глаза, она откинулась на тряпье, словно кто-то спел ей колыбельную.
Марина, еще несколько секунд потоптавшись, достала найденную в почтовом ящике рекламную газету и разложила на матрасе в метре от новой знакомой. Аккуратно присела. Ольга даже не приоткрыла глаз. Вздохнув, Марина подняла взгляд к покрытому трещинами потолку, на пятно света.
– Зачем вам водка? – вдруг подумала она вслух.
– Черви, – хрипло ответила Ольга, все еще не открывая глаз.
Марина вздрогнула и больно ущипнула себя за руку в том месте, где днем ползали личинки.
– А что черви? – тихо спросила она.
– Ползают. Щекочут. Жрут.
Под сердцем заныло.
– Водкой потравишь их или спиртом. Или стеклоочистителем. И легчает. А потом снова заводятся.
– Это вы кошек с крысами едите?
– Ну я.
– Понятно…
– Что тебе понятно?
– Ну, что вы едите.
Ольга фыркнула.
– Их кормить надо. Ясно?
– Ясно. Значит, получается, боль вы чувствуете? – Она покосилась на живот Ольги.
– Все я чувствую. Просто не так, как раньше. Проходит быстро. А вот когда изнутри едят, болит невыносимо. И постоянно.