Беспокойные

ЛК: Определенно. Также я думаю, что это исследование того, что личность, культура и даже семья непостоянны, могут быть одновременно и плюсом, и минусом. В некоторых случаях мы можем выбирать, как изменить личность к своей выгоде, – Пейлан сама выбирает себе имя. Мы можем выбирать себе семью. В других случаях у нас нет такой свободы воли – у Деминя отнимают имя. Имя – это, конечно, больше, чем просто имя, и для моих персонажей имена привязаны к географическим, лингвистическим и культурным переменам. В Соединенных Штатах бытует фантазия о «плавильном котле», будто иммигранты могут органично вливаться в доминирующую культуру, одновременно привнося свою щепотку колорита – здесь кулинарный рецепт, там ресторан. Но в реальности ассимиляция проходит куда более жестоко. Я хотела исследовать, какие предательства могут совершить люди в этом процессе и какой ценой.

БК: Ваш роман переносит влияние жесткой иммиграционной политики Соединенных Штатов на территорию личного. Вы осознаете, что, когда книга выйдет в свет, вопрос иммиграции в нашей политике будет на первом плане?

ЛК: Я начала писать «Беспокойных» в 2009 году, но, оглядываясь на те статьи, что меня вдохновили, я вижу, как мало изменилось. Мы до сих пор каждый год депортируем тысячи иммигрантов или заключаем их во множество коммерческих изоляторов, которые американское правительство передает на управление частным тюремным корпорациям. (Одно изменилось точно – в тюрьмы стали чаще сажать детей.) Вы можете получить разрешение на работу, ваш легальный статус может быть на рассмотрении у властей после того, как вы последовали всем требованиям закона и подали все заявления, но вас всё равно могут арестовать и депортировать. Почти четверть из депортированных – родители детей, родившихся в США и оставшихся в стране, и так мы получаем множество семей, расколотых навсегда.

И всё это происходит не в вакууме: торговые соглашения и поддержка со стороны США войн и деспотичных государств создали у людей потребность искать экономические возможности в других местах.

Меня часто волнует мысль, будто литература не должна заходить на территорию политики. Как отделить искусство от мира, где оно создается, и зачем?

Лучшая жизнь. Эссе Лизы Ко

Я проработала над своим первым романом «Беспокойные» больше года, когда обналичила накопленные за десять лет летные мили и отправилась из Нью-Йорка в Фучжоу, Китай. Я заселилась в отель и неделю блуждала по городу в одиночестве, надеясь заглянуть поглубже в своих персонажей.

Этнически я китаянка, но у меня нет личных связей с Китаем. Мои родители родились и выросли на Филиппинах; они прибыли в Соединенные Штаты вскоре после утверждения Закона об иммиграции и гражданстве 1965 года, который перечеркнул почти вековые расистские квоты, по сути, запрещавшие иммиграцию из Азии, Африки и с Карибских островов, позволяя европейским иммигрантам посещать страну на законных основаниях. Мне повезло родиться в Нью-Йорке, вырасти в Америке в среднем классе, «легалкой». Мы с родителями жили в почти белом пригороде и регулярно ездили в манхэттенский Чайна-таун за продуктами, но чувствовали, что и там, среди более недавних иммигрантов, нам не место. «Тебе повезло», – говорили мои родители, и я знала, что должна быть за что-то благодарной, но еще это самое «повезло» казалось предупреждением – о том, каким зыбким может быть статус.

Я не умела читать и говорить по-китайски. В Фучжоу продавцы и таксисты, когда я лепетала им всякую чепуху, выпучивали на меня глаза и спрашивали: «Что ты за человек?» Я их не винила. Каждый вечер по дороге в отель я терялась. На прогулках я думала о множестве иммигрантов из Фучжоу, переехавших в Нью-Йорк. В отличие от многих из них, у меня были привилегии – американский паспорт, свобода передвижения.

Когда в 2009 году я начинала писать «Беспокойных», у меня была папка, набитая газетными вырезками об иммигрантках и их детях. Меня завораживало то, как этих женщин представляли в мейнстримных СМИ – то как трагических жертв, то как злобных пришельцев. И меня приводили в ярость коммерческие изоляторы – переданные частным тюремным корпорациям и во многом действующие вне закона, – где содержались сотни тысяч иммигрантов без прописки.

Меня притягивало к историям об одиноких матерях, отцах и детях. Среди них была Сю Пин Цзян, нелегальная иммигрантка из Фучжоу, которую агенты службы иммиграции арестовали в автобусе из Нью-Йорка во Флориду. Когда ее нашла репортер «Нью-Йорк таймс», Цзян удерживали в изоляторе для иммигрантов уже больше года, часто – в одиночной камере. Что меня больше всего поразило – она пыталась привезти в Соединенные Штаты из Канады восьмилетнего сына, но власти забрали его и передали на усыновление канадской семье.