Наконец, как-то не выдержав, Комаров вновь отправился с помощью зеркала в путь к менгиру. На этот раз его движения были выверенными и четкими, он уже неплохо ориентировался в траектории своего пути по техническим коммуникациям города-лабиринта до канализационных шахт и даже внутри них.
Выйдя на свет, он не стал бродить по древнему лабиринту, а сразу пробежал к тому месту, где круги лабиринта размыкались, и стал двигаться по лугу как можно быстрее. На этот раз погоня во вратах Ликополиса началась несколько раньше, еще до того, как Комаров добрался до пилона с треугольником, отверстым вверх. Но, несмотря на это, он успел услышать три поставленных перед ним вопроса.
Подлинного решения третьего вопроса: «Куда ты идешь?» — он так и не нашел. Ему пришло в голову сказать лишь, что он бежит из ненавистного города и просит о помощи… Комаров молил Того, Кто слушал его: «Изыми, изыми меня отсюда!» Но он и сам чувствовал, что такой ответ не может быть принят…
И вновь его потащили обратно, скверно ругаясь и нанося ему издевательские побои…. Но в этот раз он еще дальше прокручивал свое видение. Оказалось, что он вновь попал в карцер, но не отделался вторым клеймом. Его преступление признали слишком тяжким. И совет старших судей Свободного города приговорил его к выселению в нижние, более темные миры… Кажется, во сне они назвали город, куда должен был отправиться Комаров, Градом Гидры.
На этом месте, страдая от невыносимых судорог, Комаров уже не мог продолжать путешествие и прервал сеанс общения с зеркалом. По странному совпадению тут же раздался сигнал рога, зовущий на правеж. И Комаров покорно пошел на правеж…
От правежа к правежу он был все более и более равнодушен к палачам и к их ремеслу, сегодня же его сознание занимала только одна мысль: если первая попытка бегства приведет к тому, что его выселят в самые темные миры, — то данная попытка будет и последней. Это означает, что он потеряет доступ к зеркалу. Это означает, что будущее становится беспросветным… Как устроено все в нижних мирах, ему неизвестно, но что-то подсказывает, что там давление на душу, сковывание ее цепями темного безумия может быть еще более убийственными, чем в городе-лабиринте…
Палачи и служители правежа как будто чувствовали внутренний настрой Комарова, отсутствие в нем страха и уязвленности, его безразличие к боли и оскорблениям. Они очень быстро теряли к нему интерес и переходили к другим узникам, трепетавшим в ужасе, отчего надругательство над ними доставляло стражам своего рода сладострастное удовольствие.
С каждым правежом карлик слабел. Само оцепенение Комарова смягчилось и перестало быть продолжительным. Сначала карлик перестал так истово хохотать, а только скалился своим чудовищным нетопырьим оскалом. Наконец, наступил момент, когда карлик почти исчез, лишь выглядывая из какой-то щели и вновь прячась, сама же сцена с обиженным посетителем обрывалась в памяти. На ее место пришло воспоминание совсем другого греха, и там тоже появлялся тот же карлик. Но он был теперь как будто чем-то удручен, чувствуя, может быть, свою конечность, обреченность. Наконец, наступил и такой момент, когда карлик стал слаб и жалок, как будто он испарялся, усыхал. Теперь он лишь поддразнивал Комарова, больше по привычке, по инерции, а не упивался властью над ним, как раньше.
За колонной
Уверенности в успехе не было. Надо пытаться, надо пробовать, — вспомнился совет двойника. Но пытаться и пробовать он мог только перед зеркалом, только в своей мечте. В реальности же, как стало ясно, попытка будет одна.
И он вознамерился многократно проигрывать перед зеркалом сновидческий путь из Волчьего града наружу: к лугам, к менгиру, к загадкам невидимого сфинкса, к освобождению. При этом на Комарова накатило сильное желание поделиться с кем-то из собратьев по несчастью своей тайной. Во многих из них с некоторых пор, особенно после визита в мусорную зону, он увидел живые души, испытывая к ним сострадание. Хотел бы он помочь им, но в то же время и понимал, что коллективный побег не мог быть успешным и привел бы не иначе как к провалу…
Решение, к которому он пришел, было таким. Выменяв на блошином рынке большой лист бумаги и графитовый стержень, он решил написать правила, как нужно пользоваться чудесным зеркалом, — а потом, перед своим побегом, передать эту бумагу верзиле и завещать ему само зеркало.
Чтобы привести в порядок мысли, Комаров иногда ездил в лифтах и присматривался к окружающим. Восприятие им встречных за последний год сильно изменилось — он стал видеть как в узниках, так и в служителях много такого, чего раньше не замечал. Иногда его взгляд перехватывали, особенно это опасно было со стороны стражей. Поэтому Комаров учился следить за другими исподтишка, украдкой.