Бесконечный спуск

Существование в Ликополисе было потрясающе пустым и единообразным, если не считать содержательными какие-то новые пытки и казни. Все же здесь текла тонкой струйкой какая-то общественная жизнь, почти немая, задавленная официальным террором. После правежа и оцепенения полагался небольшой перерыв, когда колодники могли приостановить бесконечное блуждание по ярусам и отсекам города и заняться личными делами. Одни отправлялись в общественные прачечные, другие спешили на блошиный рынок. Некоторые, особенно новички, еще не до конца пришибленные, устраивали азартные игры. Особенно популярными были тараканьи бега, в которых делались ставки наподобие земных насекомых. Правда, местные были покрупнее и у них было не шесть, а восемь лапок, то есть по земным меркам они попадали бы скорее в категорию пауков или скорпионов. В Ликополисе водились и свои вши, и клопы, так же отличные от земных. Летающих насекомых здесь вообще не было, но были блохи, обладавшие способностью перескакивать на расстояния до нескольких метров. Все эти паразиты не боялись «мертвой воды». Бороться с ними предлагалось через прачечные самообслуживания и очистку роб в специальных дезкамерах.

В гулком пространстве атриума время от времени проводились митинги по поводу запуска сверхсовременного скоростного лифта или новейшего конвейера для пыток. В пример узникам приводились их собратья, которые преуспели настолько, что были приняты в число помощников служителей Свободного города — для них снижалась норма наказаний на правежах. И делалось это потому, что они сами уже по-настоящему приобщились мерзостям Великого Свободного Господина, достаточно напитались его злобой. И действительно: эти младшие помощники с нашивками, изображавшими шакала, все как на подбор отличались особой жестокостью к другим узникам и принимали активнейшее участие в пытках. Особенно любили они измываться над новичками.

Случались удивительные истории, которые были способны, несмотря на долгое одурманивание, встормошить Комарова. Так однажды он стал свидетелем того, как большая группа колодников, остервенелых от пыток, отловила какого-то добровольного помощника — шакала, и они долго избивали его своими тяжелыми колодками. Предводителем этой группы оказалась достаточно молодая на вид женщина, яростная гарпия, с пирсингом в ноздрях, с темными кругами под глазами, с рваной робой, сквозь которую проглядывали ее поврежденные пытками круглые груди… Уже скоро банду налетчиков скрутила спецбригада стражей. Ходили слухи, что суд приговорил их к высылке в нижние миры, при этом предводительницу подвергли какому-то специальному наказанию, вроде четвертования…

Однажды, когда на 50-м этаже Комаров явился в службу колодок, чтобы починить сбившиеся подковы, сильно мешавшие ходить, — он, к своему огромному удивлению, встретил там земного знакомца. То был некогда модный театральный режиссер, из богемной группы, которая приезжала за счет бюджета их края по приглашению Комарова. Режиссер также сразу узнал Комарова и как будто обрадовался. Он даже вспомнил его имя-отчество… При этом тут же перешел на ты и затараторил какую-то околесицу, вспоминая бессмысленные детали из земного прошлого, перемежая их с причудливыми новостями из жизни Ликополиса, которые спешил сообщить.

Комаров был шокирован, ведь он, стыдно признаться, кажется, сам забыл уже собственное земное имя, пребывая под прозванием номерного в бесконечном полудремотном состоянии, которое прерывалось только пытками.

Режиссер, можно было подумать, не так давно покинул земной мир, поскольку его память была гораздо острее, чем у Комарова. Странное дело: теперь, видя его перед собою, Комаров вспомнил очень многое из тех дней, когда они общались, в том числе, и земную фамилию режиссера, которая звучала весьма забавно — Брахман. В тусовке, шутя, ударение в его фамилии переставляли на второй слог, хотя к индийским жрецам он, конечно, никакого отношении иметь не мог. Впрочем, как и к имени высшей сущности Веданты тоже.

Брахман был вполне узнаваем — все так же он отличался известными манерами урнинга и носил серьгу в ухе, причем здесь серьга была более увесистая, чем в земной жизни.

После перековки колодок они как старые приятели приостановились около выхода и Брахман, со сдавленным смехом, не проникавшим из его синюшного одутловатого носа в гортань, указал на плечо, где у него красовалась нашивка шакала — добровольного помощника стражей. Режиссер, шепелявя, поведал Комарову, что он и здесь трудится по специальности. Оказывается, в Ликополе есть своего рода театральная самодеятельность. Правда, здесь он не главреж, но все же состоит на особом положении. Театр развлекал лишь начальство и стражей, поэтому Комарова режиссер на спектакль не пригласил. А среди общегражданских дел театра было участие в пении месс, а также гимнов во время митингов. Впрочем, служба в театре не освобождала Брахмана от наказаний, правежа и других неприятностей. Послабления давал не театр, а статус добровольного помощника и еще кое-что…