Бертран из Лангедока

Бертран отошел к окну и повернулся к Жеану спиной. Он слышал, как Жеан, охая, передвигается по комнате, осторожно плещется в воде, оставшейся после умывания Бертрана, отирает лицо тем самым полотенцем, что валялось на полу, и боязливо уходит.

Стало очень тихо. И тогда Бертран поймал наконец назойливо жужжащую муху и поднес ее в кулаке к уху. Муха возмущенно билась о стиснутые пальцы.

В окне догорал закат. Черные силуэты деревьев и еще более темные провалы башен четко вырисовывались на небе; из-за стен показался тонкий серп луны.

Красота мира обрушилась на Бертрана неожиданным откровением – будто никогда прежде за все свои неполные сорок лет не видел он ничего подобного. Любовь была щедро разлита по всей земле. Любовь победительно ощущалась во всем: в каждом листе, в каждой травинке, в запахе смолы от факела, в прикосновении рубахи к телу.

Бертран снял сапоги и бросился в постель. Последней его мыслью перед сном была горячая благодарность Господу, создавшему всю эту красоту и благодать.

Но все-таки имелась еще самая последняя мысль, с которой он и заснул, и улыбка почти всю ночь бродила по его лицу: мысль о Хауберте и его шайке, именуемой «одиннадцать апостолов».

Глава восьмая Хауберт-кольчужка

Коли напасть напастью гнать, ничего, кроме напасти, не получится.

1182 год, Фонтенэ

В те времена, о которых идет речь, все земли, где вместо «Оui» говорят «Оc», то есть Страна Ок, признавали своим сеньором короля английского Генриха – того самого, что породил от прекрасной королевы Альенор взбалмошного Генриха Юного, свирепого графа Риго и рыжеволосого Готфрида, ничем особенным себя не прославившего. Этот король Генрих, как мы уже говорили, любил эн Раоля де Маллеона и всячески его жаловал, а со своими сыновьями то воевал, то мирился, но покуда был в силе, неизменно одерживал верх.

И вот нанял как-то король Генрих в Брабанте большое войско и привел на свои земли. Ту армию возглавлял некий Вильгельм из Камбрэ, которого прочие наемники признавали своим вождем и как бы сеньором. Прежде был этот Вильгельм священником, но после изменил первому призванию, ибо нашел нечто более отвечающее своему нраву.

Поначалу верно служил Вильгельм из Камбрэ вкупе со своими головорезами королю Генриху и убивал для него всех, на кого только король ни покажет пальцем. Однако потом они с королем поссорились, ибо, невзирая на разницу в происхождении, воспитании и образе жизни, на удивление схожи были между собою бывший патер из Камбрэ и король Генрих, потомок викингов. Мало места двум таким на одной земле, вот и переругались.

И засел Вильгельм из Камбрэ на лимузенских землях, отхватив себе замок Бофор. Несколько лет это воронье гнездо каркало на весь Лимузен, пробавляясь грабежом и лихими набегами на владения окрестных сеньоров. Наконец, притомившись взывать к королю Генриху, чтобы тот образумил своих взбунтовавшихся наемников, лимузенские владетели решили дело по-своему.

Виконт Адемар Лиможский, усиленно благословляемый епископом города Лимож, собрал своих вассалов и, не испрашивая ни у кого разрешения, со всей силы ударил по замку Бофор. Спустя месяц замок пал, и брабантцы лихого патера Вильгельма были вырезаны поголовно.

Или почти поголовно.

Ибо кое-кто из них (кто все-таки уцелел, несмотря на старания графа Адемара) вот уже пять лет скитается по стране, примыкая то к одной наемной банде, то к другой.

* * *

Граф Риго тоже наемниками отнюдь не брезговал – ни когда против отца своего Генриха поднялся, ни когда гордых аквитанских баронов усмирял. Да что говорить – вот уже без малого десяток лет таскаются по Лимузену и Перигору брабантские солдаты, мать их в душу, и нет за ними надлежащего пригляда. Уж и дети подросли, что насилием были зачаты в первый год, как привел сюда бесноватый граф Риго наемников и, точно свору псов, на мятежных баронов спустил.

Пуще прочих бунтовал против Риго Адемар, виконт Лиможский; но и на того управа сыскалась.

Было так. В середине июня 1175 года граф Риго со своими вассалами подошел к Ажену и намертво встал там осадой. Владетель Ажена Арнаут де Бовиль, однако, сопротивлялся столь мужественно, что лишь два месяца спустя твердыня, им обороняемая, сдалась и была разрушена.

Наступил граф Риго на поверженный Ажен своим тяжелым сапогом, огляделся по сторонам. Поневоле призадумался. Ибо таких твердынь, как Ажен, по всему Лимузену… по всему Перигору… по всей Окситании… Таких храбрецов, как Бовиль, по всей Стране Ок… И ведь ни от одного из них не дождешься, чтобы по доброй воле «Да» графу Риго сказал (то самое «Oc»), у всех ведь «Нет» наготове. А «Нет» в Окситании звучит так же, как и везде, – «No»…

Ужаснулся граф Риго. Брови сильнее насупил, растерянность скрывая, – и за подмогой да советом к батюшке, к королю Генриху, который, в отличие от сыновей, был не только свиреп, но и хитроумен.