Бертран из Лангедока

Развалившись в кресле, с кубком в руке, вытянув длинные ноги, склонив голову набок, посматривал эн Бертран на Фалькона с насмешливым любопытством. Ибо против воли своей заинтересовался он этим Фальконом. Эн Раоль этот интерес, конечно же, сразу заметил и втайне встревожился: не учинил бы эн Бертран какой-нибудь злой проделки над купеческим сыном. Эн Бертран мастер на недобрые шутки.

Пока домна Раймонда Фалькона фруктами потчевала и о подробностях вручения «Соколиного приза» в Вентадорне выспрашивала (в том году заслужил его весьма искусный трубадур Арнаут де Рибейрак), эн Бертран разглядывал этого нового трубадура, а сам помалкивал.

Был Фалькон де Марсалья молод, лицом бледен и тонок, а волосы носил более длинными, чем принято. Темные, они вились немного на висках. Разговаривая с домной Раймондой, отвечал ей учтиво, негромко, приятным мягким голосом.

Слушать о «Соколином призе» было Бертрану скучно. К тому же он полагал, что кое-кто из гостей эн Раоля поможет ему в одном чрезвычайно важном деле. И потому очень скоро собеседником эн Бертрана стал эн Гильаберт де Вильнев.

Занимало же эн Бертрана вот что.

Как уже говорилось, граф Риго сперва затеял бунтовать против собственного отца, короля Генриха, и привлек на свою сторону многих знатных аквитанских баронов, шателенов и рыцарей, но после, испросив у отца прощения, принялся подавлять недовольство тех властителей, которых сам же и взбунтовал. Для этой цели взял граф Риго у отца своего короля денег и нанял в Брабанте большую армию.

Затем война окончилась, и граф Риго ушел из Прованса, чего никак не скажешь о наемниках-брабантцах. Бродили, бесхозные, по всей стране и кормились от грабежа, поскольку иных источников к существованию не имели. Многие сильные аквитанские владетели истребляли их на своих землях, однако меньше брабантцев оттого как будто не становилось.

Вот кого-нибудь из таких головорезов разыскивал сейчас эн Бертран де Борн, ибо затаил на их счет некую думку.

Об этих людях и расспрашивал эн Бертран эн Гильаберта; тот же, и сам в свое время немало сил потративший на то, чтобы согнать со своих земель неуемных брабантцев, недоумевал: зачем всякую сволочь привечать у себя во владениях?

Эн Бертран отвечал уклончиво: мол, есть на то важные причины.

Эн Гильаберт напомнил эн Бертрану, что королями английским и французским, а также Святейшим Папой Римским не раз уже принимались законы, грозящие страшной карой всем тем, кто терпит у себя всю эту наемную мерзость.

Эн Бертран заметил на это эн Гильаберту, что сам был на стороне виконта Адемара Лиможского, когда тот выкурил из замка Бофор шайку Вильгельма де Камбрэ, бывшего священника и отменного негодяя, что несколько лет наводил ужас своими грабежами на всю округу. Однако это вовсе не отменяет нынешнего желания эн Бертрана непременно свести знакомство с кем-нибудь вроде покойного Вильгельма де Камбрэ.

– Делом их занять хочу, – пояснил эн Бертран.

– Безрассудно это, – сказал эн Гильаберт.

Эн Бертран только рукой махнул:

– Закон позволяет им оставаться на землях того сеньора, который взял их на долгую службу.

– Да вы никак войну затеваете? – осторожно осведомился эн Гильаберт.

Бертран де Борн в ответ только улыбнулся.

– Маленькую войну, – проговорил он. – Совсем маленькую и недолгую.

Тут вспомнил эн Гильаберт все то, что говорилось о Бертране де Борне и его брате Константине. Нехорошим предчувствием сжалось его сердце, ибо был эн Гильаберт человеком весьма благородным и не одобрял подобной вражды.

– Мыслимое ли дело, – спросил эн Гильаберт де Вильнев, – затевать войну против родного брата?

– Немыслимое, – охотно согласился эн Бертран. – Да только какой он мне брат после всего, что случилось?

– Я немало наслышан о вашей доблести, эн Бертран, – так отвечал на это эн Гильаберт де Вильнев. – Однако и о брате вашем, эн Константине, слышал всегда, что он отменно вежлив и рыцарь весьма доблестный.

– По чужим курятникам шарить он доблестный, – фыркнул эн Бертран и еще вина себе налил.

Эн Гильаберт глядел на эн Бертрана, словно не мог решить, шутит тот или говорит серьезно. На всякий случай переспросил:

– Неужто вы решились начать эту войну?

– Разумеется, – заявил эн Бертран. – Так что, эн Гильаберт, не слыхали ли вы о том, чтобы поблизости бродили без толку какие-нибудь наваррцы или арагонцы?

Допил вино и зычно рыгнул.

* * *

И вот тут этот самый Фалькон из Марсальи впервые поднял на него взор. Медленно вспорхнули длинные ресницы с бледных, почти прозрачных щек, и ясные глаза устремились на Бертрана де Борна. Будто луч света пробежал по лицу Бертрана.

Фалькон что-то сказал, но Бертран не расслышал и потому, чтобы скрыть смущение от возникшей неловкости, брякнул:

– Слыхал я как-то от домны Аэлис, когда гостил в Пюи на празднике, что вы, эн Фалькон, – ханжа и святоша и что в вашем присутствии мухи со скуки дохнут…

Фалькон еле заметно улыбнулся.

– Я видел из окна вашего сына, эн Бертран. Кажется, его зовут Итье?

– И чем был занят мой сын? – поинтересовался эн Бертран.

– О, – сказал Фалькон. – Он дрался.