Бермуды

Но Петро никому не верил. Он купил одну акцию, чтоб не гавкали, не приставали. И ждал своего часа. А пока он не наступил, тихо раздражался возле Томки. Она очень изменилась. Жизнь на Украине не прошла для нее бесследно. Томка подсела на сало. Сало она ела в любом виде – сырое, жареное, копченое – и в любых количествах. Томка не читала книг, не смотрела сериалы, не интересовалась соседскими сплетнями, она жрала сало. Петра мутило от вида супруги, которая остекленевшими, ничего не видевшими глазами смотрела во двор, где ничего не происходило, и куском свежего сала вымазывала смалец из сковороды и отправляла это в себя, иногда даже забывая откусить хлеб. Петра тошнило от таких сцен. В эти минуты он чувствовал – ее мозг спит. И для того, чтобы хоть как-то отвлечь Томку от сала, Петро сделал ей сына Генку.

Томку Петро раздражал еще больше. Ее раздражали его проекты по обогащению, не приносившие в дом ни копейки. Ее бесили его вечные друзья – шаровики, которым Петро по доброте душевной чинил всё бесплатно вместо того, чтобы накосить лишний мешок травы. Неприязнь росла.

Чем больше они жили вместе, тем больше расходились их интересы. Петро больше не делился с Томкой планами обогащения. А у Томки, кроме сала и детей, появилась еще одна страсть – она полюбила цветы. И с весны до поздней осени ковырялась на клумбе. Как-то поздним вечером, возвращаясь домой в нетрезвом состоянии, Петро помочился на клумбу. В алкоголе, который он употреблял, очевидно, находилось химическое соединение несовместимое с жизнью. Цветы врезали дуба практически сразу. Томка провела расследование, заметив на земле подозрительные пятна. Подозрение пало на собаку. Полкан грустно смотрел на Петра, который делал вид, что он ни при чем. Но тут Томка вспомнила, что цепь собаки не достает до клумбы. Томкин гнев нельзя описать. Вначале она полоскала его словами. Пришлось вспомнить золотое детство, проведенное в деревне Сукино. Самым мягким из выражений было «пидар гнойный». Потом ей подвернулись грабли…

После побоища Петро даже позвонил Сашеньке и нажаловался сыну. «О, хорошо, что ты позвонил, мне как раз позарез нужны деньги. Найди и передай поездом 50 долларов. А с мамашей я поговорю».

Петро неделю боялся приходить домой, слоняясь по гаражам.

Зашел в гости к Колянычу. У того уже гулял Вовчик из 107-го.

– Пноходив мимо, дай, думаю, загняну на огонек.

– Петрович, не чирикай, – поприветствовал его Коляныч. – Пришел – заходи.

Петро поставил на стол бутылку самогонки. Коляныч как раз рассказывал Вовчику про Белград. Петро увидел невиданные раньше сигареты.

– У фанцовщиков бнав?

– Какие еще фарцовщики? Петрович, я вчера еще в Белграде был. Федеративная республика Югославия, знаешь? Петро кивнул, но, чуть подумав, засомневался – Бнешеш!

– А от и не бнешу, – передразнил Коляныч и показал железнодорожные билеты.

– А как же вся эта канитень с визами и паспонтами? – спросил Петрович.

– А никак.

И Коляныч рассказал присутствовавшим механизм пересечения границы. В Украине началась эра челноков.

У Петра зачесался мозг. Опять небо посылает ему шанс. Он дотошно выспрашивал Коляныча, куда еще можно ехать, что везти? Голова роилась планами. Петро издалека начал обрабатывать жену, желая заручиться Томкиной поддержкой в осуществлении его бонапартистских планов завоевания европейских базаров. Но супруга в очередной раз разразилась скандалом и проклятиями по поводу петровой дурной головы.

Петро решил поменять тактику и как-то, бухая с кумом, попросил того привести хорошие сандалии для Генки. «Немає питань, – пообещал кум. – Обведи ногу сина, принось мені лекало, обов’язково привезу».

Петро, обрадованный, покачиваясь, возвращался домой. «Планета пуста, – размышлял он, – кроме кума, на ней больше никто не проживает». Дома он нашел зимние сапоги Генки, купленные ребенку на вырост, обвел подошву и спрятал бумагу со следом в карман. На другой день он вручил бумагу куму. Они договорились, что после командировки кум лично занесет покупку к ним домой, чтобы Томка, наконец, поняла, какие у Петра хорошие ответственные и преданные друзья. Через неделю кум явился к Петру на завтрак. И передал Томке коробку.

– Что это? – удивилась та.

– Скоро лето, – многозначительно подмигивал кум Петру, – это Генкины сандалии. Петро заказал.

Томка с удивлением посмотрела на сияющего Петра. Открыла коробку и после паузы спросила:

– Ты вообще догадываешься, какой размер у твоего шестилетнего сына? Или ты, идиотина, к его соракалетию готовишься? – взвизгнула Томка, достав из коробки лыжи сорок пятого размера. – Да они даже на Сашеньку большие. А ты куда смотрел? – спросила Томка у кума.

Кум съехал, предъявил Томке лекало, лежащее на дне коробки.

– Я попросил хорошие детские сандалии и показал след поляку, еще удивился, почему продавец по-дружески меня успокаивал, приговаривая: «Не бойся, нога со временем прекращает расти».

Томка звонко ляпнула Петра сандалем по морде.