Берендеево царство

Когда за отцом захлопнулась дверь, Коротков положил руку на Петькино плечо, и Петька плечом почувствовал, как тяжело было подниматься его другу.

— Ну, вы поговорите тут…

— Нет, — усмехнулась Соня, — незачем нас оставлять, Ларек. А ты, Петя, не обижайся, но тебе этого совсем не надо. Ведь я тебя никогда не любила и не полюблю, хоть ты вон какой красивый и сильный. Ты посиди, послушай. У нас ведь секретов нет, правда, Ларек?

— Вот как! — сказал Петька, стараясь понять, к чему она клонит.

Но Соня не обратила никакого внимания на его слова. Она снова стала прежней, бесстрашной и решительной, готовой на все отчаянной девчонкой.

— Я ведь тебя полюбила, Ларек. Вот видишь, как получилось. Да ты и сам все знал. Я только затем и в клуб-то по вечерам бегала, чтобы тебя видеть. Да что там говорить, я и в комсомол для того вступила и активность проявляла. Была бы война, я бы за тобой на фронт пошла. На смерть. Другие по убеждению на все идут, по идейности, а я только по любви. Хорошо это или плохо?

Петька поднялся и нетвердо, как пьяный, шагнул к Соне.

— Все играешь? — спросил он, трудно дыша. — Ты не верь ей, Ларек, она взбалмошная. Все бы ей играть. Смотри, чего выдумала. Любовь. Очень тебе это надо, Ларек. А?

— Петя, простая душа, ты уж помолчи. — Она подняла руку совсем как на собрании, когда требовала, чтобы ей не мешали говорить. — Слушай, Ларек, надо все сказать до конца. Ты ведь знал, что я тебя люблю. И не только потому, что догадывался, а потому что и сам любил. Я все это замечала и ми на что не решалась, И ты тоже ни на что не решался. Я даже боялась с тобой вдвоем остаться, потому что замечала, что ты тоже этого боишься. И я не знала, как мне быть. А ты, конечно, сначала думал о себе, о том, что у тебя ноги нет, а потом уж о любви. А я тебя даже за это твое увечье любила. Вот и получилось, что мы с тобой, оба такие смелые, на любовь не отважились.

Петька снова взорвался: «Скажи ей, Ларек!» И сразу умолк, отступил и тяжело опустился на свое место. Он посмотрел на Короткова, и до него дошло, что Соня ничего не выдумала, что все, что она говорит, такая острая правда, которая не оставляет никаких сомнений. Петька отчетливо видел, как Ларек растерян и как смяты и спутаны его мысли. Он молчал! Вот это больше всего поразило Петьку и даже напугало. Коротков не знал, что делать, как ответить. Никогда еще этого не случалось. Как бы подтверждая свою растерянность, Коротков задал совершенно лишний, на Петькин взгляд, вопрос:

— Ну для чего ты все это наговорила?

— Ох, Ларек! Что же тут объяснять?

Петька, явно осуждая Короткова, повторил:

— Для чего объяснять-то! — И громко, как глухому, до которого не доходит смысл сказанного, прокричал, наклонившись к Короткову: — Влюбилась она! В тебя! Вот что!..

Но Коротков все еще продолжал пребывать в каком-то недоумении.

— Нет. — Он поднял ладонь и опустил ее на колено. — Нет, ничего этого не надо.

— Не надо? — осторожно и угрожающе спросила Соня, но в черных ее глазах появилась тоска. — Ох, Ларек, а ты бы поверил. Мне хоть немного поверил бы…

— Тебе-то я верю, — горячо отозвался Коротков. — Я и себе не так верю, как тебе сейчас поверил. А зачем? Не имею я никакого права верить тебе.

Соня надменно вскинула голову.

— А я думаю, и ты пойми, что человек, если он любит, то и прав. Это ведь сильнее всего на свете. Я знаю, что ты боишься мне поверить, а говоришь о каких-то правах. А ты мне все равно дороже всего, что есть на свете. Я и теперь это все через тебя только и полюбила. Чем же я виновата, что любовь у меня такая безыдейная?

— Мелкобуржуазные игрушки, — смущенно пробормотал Коротков, подняв при этом крепко сжатый кулак, как бы собираясь сказать что-то сильное и решительное. Но ничего не сказал и в смятении совсем спрятал глаза под густыми бровями.

Не выдержав долгой, утомительной тишины, Петька выкрикнул:

— Так вы чего, ребята?

Скрипя протезом громче, чем обычно, Коротков поднялся:

— Ты в комсомол пришла, как на свиданку!

— Ларек! — отчаянно, как бы предупреждая об опасности, настороженно прошептала Соня, глядя, как он приближается к двери.

— Ладно, — не оглядываясь, отозвался Коротков, — кончишь болеть, тогда поговорим.

— А если я неизлечимая, так мне и помирать тобою не понятой и не прощенной?

Она засмеялась или заплакала, скорей всего засмеялась, но в этом Петька не успел разобраться; он увидел, как Ларек подошел к двери, толкнул ее и, вместо того чтобы уйти, отступил в явном недоумении.

16