Берендеев лес

                 Боярин первым проехал через выбитые ворота и сразу же увидел тела двух мужчин. Один – плечистый, могучий, лежал, широко раскинув руки, в коих были зажаты две сабли окровавлены, обратив к небу бездонному безглазое, воронами исклеванное лицо. Другой – малорослый, в изрубленном на спине халате, лежал ничком…

                  «Абдул» - прошептал боярин одними губами, глядя на первого, сузившимися от боли глазами. «Вот, значит, как случилося: не в схватке кровавой на поле Куликовом, не в сшибке конных разведчиков на рязанском порубежье, а от рук соплеменников при защите земли русской, которая стала теперь и землей Абдула, суждено было сложить голову славному богатуру…»

                   Громко вскрикнув, спрыгнул с лошади Ахмет… Упал на тело Абдула, закаменел… Никто не утешал его и слов пустых не говорил – горе такое словом не лечат, его слезами из себя вылить надобно…

                   Тела убитых лежали повсюду, многие - сильно обгоревшие…

                   Боярин велел сосчитать убитых, и сам ходил от тела к телу, как потерянный, пока не сообразил, что ищет тело священника. Но не нашел его, и подумал, что Герасим каким-то образом  мог уцелеть...

                   Насчитали пять десятков трупов, из них две женщины да трое деток малых. Стало ясно: воины погибли все до единого, защищая городец, а уцелевших мужиков, баб и детей угнали в полон…

                   Быстро свечерело… С реки потянуло сырой прохладой… Пожарище смрадно дышало жаром…

                   - Заутра схороним мертвых, - сказал Ондрей Васильевич тиуну.

                   - Да уж, - кивнул головой тиун. – Разбойники воротятся едва ли, но поберечься надобно…

                   - То не простые разбойники были, - сказал боярин, пристально разглядывая что-то на пожарище. – Видишь, черепки закопчены? То осколки сосуда зажигательного, наполненного земляным маслом, селитрой и серой. Когда их встретили со стен стрелами и  каменьями, они стали кидать через стены сосуды с адской смесью, воспламенив все, что могло гореть за стенами. Нукеры отступили со стен, но и внутри оказались зажаты огнем. Здеся была геенна огненна… Бабы-то с детишками да мужики мастеровые, видать, в погребах схоронилися, а воинам куды деваться? Сражайся, терпи… Но они, вишь, не сдалися и ворот не отворили. Ворота были выбиты, когда уж все воины погибли. Ворог, по всему, знал устройство острога, заранее все рассчитал и час нападения выбрал… А так действуют только ханские нукеры и разведчики. Да и тел их павших нет за оградой, значит, с собою их унесли... Не удивляюсь теперя, что Хасан проглядел угрозу: шел ворог с великим бережением, сторожко…

                   - Однако же, и глаз у тебя, Ондрей Васильич! – тиун удивленно взирал на боярина. – Это што жа выходит, ханским татарам страшен был городец, Хасаном возводимый? Пошто сожгли-то?

                   - Ишо как страшен, Ерема! Хасан-то перетягивал татар на нашу сторону, к земле русской их привязывая. Различия не делал промеж людей - всё одно было, что для татар, что для русов. Вот и Абдул, невинную кровь русскую проливавший на нашей исстрадавшейся земле, к которой он прибился в свои черные дни, жизнь свою отдал за нее… И она приняла его, не помня зла. А Хасан и веру нашу принял и соплеменников своих к тому же призывал. А то хану – кость в горле…Да ишо и месть это - за победу нашу над Мамаем...

                   - Вона, значит, как сложилося… - тиун задумчиво покачал головой. - Как хоронить-то будем нукеров? – спросил он, обратив взор в сторону восхода. – По мусульманскому обычаю, аль по нашему?

                   - Похороним всех в одной братской могиле, - сказал боярин и зашагал к шатру, который дружинники поставили у высокого берега за пожарищем… 

Глава 17

                       Заутра хоронили мертвых…

                       Небо затянулось с ночи хмурыми свинцово-черными тучами, набухшими мелким, занудным дождем, который вместе с ратниками оплакивал павших, остужая тлеющие на пожарищах угли… Стылый ветер срывал с обугленных головешек сизые дымки, швыряя их в сторону насыпанного над братской могилой кургана.

                       Насыпав курган, кметы разбрелись по пожарищу, выискивая оружие, хозяйственную утварь, украшения, не поврежденные огнем, и снося все найденное в большую кучу, укладываемую на майдане на чистую холстину… Растаскивая обугленные бревна на месте церквушки городецкой, нашли ратники икону в окладе серебряном, совсем огнем не тронутую. Смахнув пепел с образа, с удивлением и восторгом взирали суровые воины на лик святой Богородицы, огню не поддавшийся… Тиун учитывал находки, выцарапывая одному ему ведомые знаки на берестяном лубке. Приняв из рук кмета икону, тиун перекрестился и, поцеловав образок, бережно в холстинку обернул и на грудь под кафтан спрятал.

                      Мрачный, насупив густые брови, стоял на высоком берегу боярин, думку думая о том, что вновь Орда нарушила хрупкий мир в порубежье, снова льется кровь и горят избы и амбары, снова опустошается набегами земля русская.

                      «Пойдем-ка, хлебнем водицы колодезной» - услышал вдруг и оборотился резко. Кметы, кучкой собравшись у обгорелого колодезного сруба, отмывались от угольной пыли и землицы курганной, сливая друг дружке воду из отысканных на пепелище бадеек.

                      - А ну, стой! – перекривило в крике рот боярина. – Брось бадейку, олух!