Сверху Санька и Марфинька видели всю пестроту, все разнообразие гулянья, и помосты, и навесы, и конские бега, и кареты, которые шагом объезжали гулянье по кругу, и желоб, по которому каждые две-три минуты отправленные в полет сильным толчком улетали санки, унося веселую и счастливую пару. Санька заплатил пятачок, помог Марфиньке сесть, уселся сам, причем они не говорили друг другу ни слова – оба понятия не имели, что в таком странном случае следует говорить.
Край санок навис над ледяным желобом – и рухнул вниз! Фигурант обхватил вскрикнувшую Марфиньку. Санки неслись с невозможной быстротой, восторг мгновенно сделался невыносимым – и Румянцев, уже ничего не соображая, крепко поцеловал Марфиньку в губы.
Целоваться она не умела – он это понял сразу. И, пока сани катились по желобу, замедляя ход, пока в полусотне сажен от горки описывали дугу, чтобы, не покидая желоба, медленно вернуться к лестнице, Санька поцеловал девушку еще дважды, и она уже стала отвечать – неуверенно, испуганно и все более пылко.
Они выбрались из санок, пошли неведомо куда, снова держась за руки, оказались у навеса, вдруг разом повернулись – и увидели, как другие санки срываются и мчатся вниз, как другая пара целуется на лету.
– Хотите еще? – спросил Санька.
– Да…
Он был счастлив – Марфинька хотела полета и поцелуев.
Она же отчаянно покраснела.
– Как я люблю Масленицу! – признался он, потому что не мог выговорить: как я люблю тебя!
– Да…
– Жаль, что всего неделю стоят горки на Неве.
– Жаль. Матушка рассказывала – раньше и во дворах их ставили, – сказала Марфинька. – Знаете, как придумали?
– Нет, а как? – пожимая ее руку, спросил Санька. Это означало: что бы ты ни сказала, милая, все готов слушать с восторгом.
– Желоб подводили к окну второго жилья и оттуда водой заливали. Чуть ли не из гостиной, отворяя окно, можно было в санки вылезать и катиться вниз!
– Ловко придумано!
Они поспешили к горке и некоторое время глядели, как несутся вниз сани – многие дамы, сидевшие в них, были в русском платье, и Марфинька тоже хотела такое, но сказать не решалась – ей казалось, что кавалер будет над ней смеяться.
И снова их высмотрел мужик, таскающий санки, но уже другой, хотя пьяненький и счастливый до той же самой степени. И снова они забрались на площадку, улыбаясь друг дружке, предвкушая полет и поцелуи.
Все это было, было – и окончилось, когда остановились расписные санки. Вдруг стало ясно, что наступает вечер.
– Ах, что я наделала… – прошептала Марфинька.
И впрямь наделала – ее, поди, по всей Неве ищут, и Федосья Федоровна рыдает, и кузины в отчаянии. От осознания беды Марфинька заплакала.
– Пойдем к экипажам, сударыня, – сказал Санька. – Пойдем…
– А что мы скажем?
Санька и без того был не в себе от побега, ледяных горок и поцелуев. А тут – огромные голубые глаза, в которых безграничное доверие.
– Скажем – вы заблудились, вышли к горкам, спросить у людей дорогу боялись, я вас у горок нашел. Не надо, не надо плакать, мы увидимся, я… я письмо пришлю!
Со стороны грамотея Саньки это было бы дивным подвигом. И они пошли – держась за руки, чтобы толпа не разлучила.
Возле экипажей пальцы разомкнулись, Санька отступил назад, Марфинька устремилась к Федосье Федоровне и расплакалась не на шутку. Ее принялись утешать – все понимали, что неопытная девушка, потерявшись в масленичной толпе, должна была первым делом перепугаться. Саньку даже ни о чем не спросили – только Никитин задал глазами вопрос и не получил ответа.
Но Лиза видела, как Санька с Марфинькой стараются друг на дружку не глядеть, и все поняла.
Ну что ж, сказала она себе, ничего удивительно, девушка в шестнадцать лет и должна была одержать верх над женщиной в тридцать два года, однако и из этого положения можно извлечь пользу.
Красовецкий, сильно разволновавшись, стал собирать девиц, чтобы усадить в экипаж и развести по домам. Федосья Федоровна с перепугу тоже зарыдала, Лиза же, не терпевшая бабьих слез, быстро поцеловала в щеку Марфиньку – да и была такова.
Никитин шепотом изругал Саньку, но тот даже не понял, что за слова прозвучали, тащась вслед за Лизой.
– Куда подвезти вас? – спросила она кавалеров.
– На Невский, к Строгановскому дому, сударыня, – ответил Никитин.
Она отдала кучеру приказание, села в экипаж, кавалеры поместились напротив, и речь шла о вещах малозначительных. Но возле Строгановского дома Лиза сказала:
– Господин Морозов, у меня есть для вас несколько слов наедине.
Никитин, поклонившись, насколько позволял экипаж, выскочил, Санька остался.
– Господин Морозов, я обо всем догадалась. Знайте, я друг ваш, и хочу на деле доказать свою дружбу, – быстро сказала Лиза. – Вы влюблены в девицу Васильеву – я доставлю вам способ видеться с ней! Ну, целуйте руку!
И когда Санька, поцеловавший надушенную руку вполне искренне и с радостью, вышел вслед за Никитиным, Лиза тихо засмеялась:
– Теперь ты мой, голубчик. Теперь ты знатно со мной расплатишься за каждое рандеву…
Глава шестнадцатая