Береговая стража

– Говорят – обо всем человечестве печется, а себе лишнюю пару исподнего купить не на что. Учит искать блаженство в добре, а чудачит и ни в одном ремесле долго не задерживается – сказывали, даже в столичной полиции год прослужил.

– О том, что тайное общество просветителей собрал – слыхал?

– Да какое ж оно тайное, когда про него вся полиция знает? – удивился Световид. – Да бог с ним, всегда были охотники построить рай на всей земле, не умея сделать этого в собственном доме.

– Он выпустил журнал «Не все и не ничего» – видал, поди? Набил туда битком безумных идей – а государыня, сам знаешь, за журналами особо присматривает. И издание, где бы призывали ограничить ее монаршую власть, ей в России без надобности. После первого номера и закрыли журналишку. Так что твои «Каббалистические письма» сейчас и вовсе некстати.

– А что Кречетов?

– Ничего – наконец засел дома и взялся за переводы. Ста-точно, малость поумнел. Так что оставь пока эту затею, Тропинин. Утешайся тем, что она меня несколько развлекла. А коли есть новые статейки вели мне прислать – может, посмеюсь.

– Они у господина Мосса.

– Это не я, а он, хандра моя во плоти, – главный покровитель «Каббалистической почты». Когда он выпросил у меня перстень с солитером, я и подумать не мог, какую кашу вы с ним завариваете, – сказал Светлейший. – И по сей день вспомнить не могу эту Лисицыну. Ни лица, ни прелестей.

– Ваше сиятельство, я хочу возместить все расходы на «Каббалистическую почту», – поглядев на большие напольные часы, сказал Световид. – А перстень, который дал мне господин Мосс, я верну в ближайшем времени.

– Он знал всю вашу историю?

– Да, знал.

– Перстень, сдается, ваш фамильный? Забирайте!

– Пусть он останется вам, ваше сиятельство, на память об этом приключении.

– Там весьма почтенный солитер.

– Ну и что?

– Доподлинно флегматик. Что ж ты материнскую родню не умел сыскать?

– Кабы я знал, что госпожа Захарьина – мне родная бабка, сразу бы к ней побежал, и уж она бы правды добилась. Ее и покойная государыня очень любила, и ныне царствующая. Но я узнал это лишь теперь, из ее завещания. Покойный дед умел тайны хранить. А она скончалась через два месяца после деда, уверенная, что я еще не вернулся из Парижа.

– У нее была репутация неприступного бастиона… – задумчиво сказал Потемкин. – Выходит, в молодости она была хороша собой?

– Вы изволите искать в моей физиономии черты бабкиной красоты? – спросил Световид. – Я, сказывали, скорее в батюшку покойного уродился.

Мосс во все время этой русской беседы сидел на черном стуле и листал книжку в черном переплете, жалея, очевидно, что нет еще книг с черными страницами. Дважды приотворялась дверь, и Мосс вполголоса говорил тому незримому, кто за ней прятался, что его сиятельство занят государственным делом. На третий раз он выслушал почти беззвучный доклад и подошел к господину.

– Ваше сиятельство, ищут господина Ша. Я знаю того человека, который прибежал и ждет в прихожей. Это один из типографщиков.

– Меня, здесь? – переспросил Световид, сразу перейдя на французский.

– Да, сударь.

Мосс всем видом дал понять – дело серьезное.

– Тащи его сюда, и без китайских церемоний, – князь запахнул халат.

Через несколько минут быстро вошел Дальновид, поклонился с ловкостью придворного кавалера и посмотрел на Световида, словно прося разрешения заговорить.

– Ваше сиятельство, сотрудник мой, Роман Никитин, острое перо и талант добывать сведения, – рекомендовал Световид.

– Что там у тебя, Никитин? – спросил князь.

– Говори прямо и кратко.

– Лисицыны бежали! Догадались, что завещание нашло законного наследника, и на воре шапка загорелась! Бежать решили в Курляндию, оттуда морем – куда-нибудь подальше от России. Миловида… Госпожа Суходольская подслушала их, сумела вырваться из лисицынского дома и, рискуя жизнью, прибежала к нам. Ее преследовали, она стреляла, и нам пришлось стрелять, чтобы спасти ее.

– Все убежали? – спросил Световид.

– Так вышло, что к ним приехала княгиня Ухтомская, они и ее прихватили. Говорил же я, что она в этом деле с завещанием увязла по самые уши! И головорезов своих Лисицын взял, и лучших лошадей, и обоих рысаков. Когда прибежала Миловида, они как раз узлы вязали, надобно спешить!

– Я пошлю к обер-полицмейстеру, – сказал Потемкин. – Это его ремесло – мазуриков догонять.

– Ваше сиятельство, я сам должен изловить убийцу, – возразил Световид. – Изловить и представить властям. Это мой долг – и очень давний… Тем более, я сделаю это быстрее полицейских, ведь я и мои люди знаем неприятеля в лицо.

– Сколько вас?

– Пятеро, ваше сиятельство.

– Ты сдурел? Пятеро! Мало! Бери моих гайдуков, все равно без дела сидят. Господин Мосс, поди, вели им собираться. И с лошадьми! И при оружии! Живо! Полдюжины дам – но чтоб мне первому про все доложил. Понял, Тропинин?

Когда на Миллионной, где Световид с Дальновидом ждали, сидя в санах, обещанных гайдуков, появились всадники, окно второго этажа дворцового корпуса отворилось. В окне стоял Потемкин в распахнутом халате.

– Эй! Тропинин! Заводных лошадей возьми! Лучших! Слышишь, флегматик? Спосылай кого-нибудь за заводными!