Берегите солнце

— Перестань, мама, — спокойно сказала Тоня, отстраняя ее от себя. Чего раскричалась? Если я решусь, то никакие твои слезы не помогут. Перестань плакать. Перестань сейчас же. Сын уходит — ты его не останавливаешь?

Мать сказала строго, почти торжественно:

— Он сын. Разве я могу его удерживать? Мне не дано таких прав. Если матери будут удерживать своих сыновей, — кто на защиту нашу встанет? Ты, может? Такие, как ты?! Я тебя не пущу, Антонина, так и знай.

Мать для устрашения шаркнула ногой в подшитом валенке. Тоня упрямо повторила:

— Решусь — слезы твои и угрозы не помогут.

Мать снова шаркнула подшитым валенком.

— Ну и ступай! — крикнула она. — Хоть сейчас. И знай: нет у тебя матери, а я буду знать, что дочери у меня нет. Нету! Отказываюсь от тебя.

Тоня взглянула на нее громадными зелеными глазами, печально усмехнулась:

— Чего наговорила — и сама не знаешь. Отказываюсь… Умрешь ведь, если откажешься, старенькая… — Она попыталась обнять ее, но мать отстранилась, отмахиваясь:

— И умру. Лучше умереть, чем жить одной…

— Я тебе умру! — пригрозила сестра, сдавливая ее в объятиях.

— Пусти! — крикнула мать. — Пусти, говорю… Ох, косточки мои! простонала она, сдаваясь.

Через минуту мы сидели втроем на диване; Чертыханов, чтобы не мешать нам, незаметно вышел на крылечко. Мать облегченно вздохнула и улыбнулась светло-светло, как солнце, ощутила возле себя тепло наших плеч, рук.

— Никуда она от тебя не уйдет, мама, — сказал я.

Тоня промолчала, и мать толкнула ее локтем:

— Слышишь, что тебе приказывают?

— Слышу, мама, — отозвалась сестра, замкнуто глядя в одну точку. Володя Тропинин ничего тебе не передавал для меня?

— Нет.

Мать встрепенулась.

— Печку надо затопить, холодно что-то… И чаю согреть. — Своей суетливостью она старалась отдалить минуту расставания со мной…

За окном зашумел дождь, глухо застучал в стекло, вызывая невольную дрожь. Тоня зябко повела плечами и пододвинулась ко мне.

— Он не сказал, что придет сюда?

— Кто?

— Володя Тропинин.

— Нет.

— А ты не напомнил, что ему надо прийти сюда? Не пригласил?

— Он тебе нужен?

— Не знаю. Он очень несчастен.

— С чего ты взяла? Он признавался в этом?

— Он никогда не признается, — сказала Тоня. — Он не умеет жаловаться. Но я знаю, вижу: он носит в душе большое горе.

Я вспомнил горькую усмешку Тропинина, его всегда печальные глаза и согласился:

— Может быть…

Мы долго сидели молча, изредка обмениваясь краткими замечаниями. Моя мысль всякую минуту возвращалась к Нине: где она, что делает, сможем ли мы повидаться перед отходом?.. Едва я успел подумать об этом, как форточка с шумом раскрылась, в комнату ворвались капли дождя — это, рывком распахнув дверь, вбежала Нина, необыкновенно оживленная, легкая, какая-то вся праздничная. Она поцеловала мать.

— Здравствуйте, мама! Ах, я готова повторять слово «мама» тысячу раз: мама, мама, мама!.. С самого детства не произносила его… Здравствуй, сестричка!.. — И Тоню она поцеловала. — Здравствуй, мой муж, самый красивый, самый щедрый, самый мужественный!

Я с изумлением следил за ней. Сзади нее, у двери, стоял и затаенно ухмылялся Прокофий Чертыханов.

— Что ты на меня так глядишь? — спросила Нина. — Не узнаешь? Это я, твоя жена. Нина… Знаешь, где я сейчас была, с кем разговаривала? — Я пожал плечами. — С майором Самариным.

— Зачем тебе это понадобилось? — В первую минуту я подумал о том, что она просила его не отправлять меня на фронт.

— Он приказал тебе зачислить меня в твой батальон.

— Ты с ума сошла!

— Не хочу больше расставаться с тобой, — заявила Нина решительно. Никогда.

— И не страшно тебе? — встревоженно спросила мать.

— Нет, — сказала Нина. — Страшнее того, что было, не будет.

— Я не возьму тебя, — сказал я. — И не рассчитывай.

— Прикажут — возьмешь.

— Где ты нашла майора Самарина?

— Я позвонила ему, и он меня принял.

— Кто тебе дал номер телефона? Чертыханов? — Я теперь только понял, о чем они говорили сегодня утром. — Ну не мерзавец ли ты, Чертыханов, после этого? Везде ты суешь свой нос!

— Меня спросили — я ответил, — сказал Чертыханов. — Консультация.

Я сел возле Нины.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь? Как мне жить на фронте, как воевать, если жена рядом? Чтобы я все время дрожал за тебя?..

— Ты не будешь дрожать, — ответила Нина. — Мне здесь не легче, одной-то… Я все продумала. И о сыне не тревожься. До этого еще далеко…

Через час явился Тропинин. Он снял с себя шинель, привычно расправил гимнастерку под ремнем, распрямился.

— Извините, товарищ капитан, мне разрешил отлучиться комиссар Браслетов. Он вернулся. Я хочу вам доложить, что батальон к выступлению готов.

— Садитесь, — сказал я, указывая на стул возле стола.

Тропинин не проронил больше ни слова. Он безотрывно смотрел на Тоню, изредка застенчиво и грустно улыбаясь.

Тоня, не сдержавшись, крикнула ему:

— Что ты на меня смотришь? Уставится своими глазищами и молчит. О чем ты хочешь меня спросить — спрашивай. И что ты хочешь, чтобы я ответила? Она откинулась всем телом на спинку дивана и заявила глухо: — Останься живым, Володя. Вернись…

Лейтенант Тропинин чуть привстал, волнение перехватило ему горло: