Берегите солнце

— Кто там пришел? — спросила Нина, осторожно освобождаясь.

— Прокофий.

— За тобой? — испугалась она.

— Пришел поздравить…

— Я сейчас выйду к вам.

Чертыханов недвижно сидел, облокотясь о стол и положив на ладонь тяжеловатый свой подбородок; его глаза, утратившие обычную хитроватую ухмылку, смотрели в одну точку, не мигая.

— Ты, кажется, загрустил?

— Думаю, товарищ капитан. — Вопреки своему обыкновению он не встал. Из такого-то дома, теплого, чистого, просторного, от жены — да в осеннюю стужу, в дождь, в огонь, под пули… Ох, неохота, товарищ капитан! Выть впору, как неохота. А надо. Вот как надо. — Он провел ребром ладони по горлу. — Позарез надо.

— Надо, Прокофий, — сказал я, садясь напротив него.

Прокофий гулко вздохнул.

— Подумать только: Москва, наша Москва, столица всего мирового пролетариата, на осадном положении. Даже не верится.

В столовой появилась Нина. Чертыханов поспешно вскочил, опрокидывая стул, сказал тихо:

— Позвольте вас поздравить с законным браком.

— Спасибо, Прокофий. — Нина поцеловала его.

— Вам спасибо. За такой поцелуй можно идти на смерть, как по нотам! Позвольте выпить за ваше здоровье! — Выпив рюмку, он звучно чмокнул донышко. — Вот теперь хватит. В самый раз. Теперь, товарищ капитан, приказы исполнять намного будет способнее.

Некоторое время мы молчали. Минута расставания подступила вплотную, к самому горлу. Мне страшно было смотреть Нине в глаза. Смятение мое выдавала рука, лежавшая на столе: пальцы непроизвольно выбивали дробь. Нина прикрыла их своей узенькой рукой.

— Не надо, — сказала она тихо и встала; выйдя в кабинет, позвала Чертыханова. Они о чем-то пошептались там, должно быть, она просила Прокофия о том, чтобы он за мной «присматривал». Я слышал, как Чертыханов пробасил:

— Будьте уверены…

Они вышли. Нина была немного озабоченная и строгая. У Прокофия был беспечный вид подвыпившего человека.

— Я сейчас пойду по своим делам, а затем приду к вам в батальон, сказала Нина.

— Но ты можешь нас не застать.

— Застану, — уверенно ответила она. — Я только уберу немного со стола.

— Подожди. — Я усадил ее рядом с собой. И замолчал, подыскивая нужные слова.

Чтобы не стеснять нас своим присутствием, Чертыханов, взяв стопку тарелок, ушел на кухню.

— Как бы тебе объяснить, Нина, — проговорил я. — Ты теперь не свободна принимать решения самостоятельно. Пойми меня правильно… Ты теперь не одна… Ты обязана думать о нем, который у нас будет… Ты обязана его оберегать… И понимаешь… — Я запнулся, и она, не раздумывая, подсказала:

— Тебе бы не хотелось, чтобы я вернулась опять туда, в леса?

— Да, — сознался я. — И здесь для тебя хватит работы…

Нина нахмурила брови, отняла у меня руку и положила ее на горло.

— Хорошо, Дима, я подумаю. Я скажу тебе о своем решении, когда приду к тебе в батальон.

— Ты только не думай, пожалуйста, что я чего-то испугался или еще там что…

— Нет, нет, — поспешно отозвалась Нина. — Я ничего такого не думаю.

22

Браслетов неожиданно и по-дружески обнял меня.

— А ведь сдружились мы с тобой, Ракитин! — воскликнул он, впервые переходя на «ты». — Я схожусь с людьми медленно и нелегко — сомнения грызут душу: все думается, что человек не такой, каким хочет казаться, что внутри он совсем иной… А ты такой, какой есть, без хитрой подоплеки. И знаешь, чем ты меня сразил: у тебя тоже есть жена, но ты ни слова о ней не сказал. А я распинался перед тобой — противно вспоминать…

Я прервал его:

— Не надо об этом, Николай Николаевич. Мы друг друга поняли?

— Вполне.

— Вот и хорошо. Главное — понять друг друга и поверить.

Браслетов становился все более уверенным в своих поступках и все более чувствовал себя хозяином в батальоне. Красивое, нежных девичьих линий лицо его немного огрубело, на нем заметно проступали — как бы вновь прорезывались — волевые черты, которые безошибочно формируются опасностью.

— Прощание с Москвой не страшит, — как бы вслух подумал он, пошевелив круто изогнутой бровью. — Беспокоит другое: не вернуться бы нам в нее, пятясь задом.

Я рассмеялся:

— Откуда такие мрачные мысли, Николай Николаевич! Загадывать, что с нами будет впереди, занятие бесполезное. Уверен в одном: придется тяжело. До невозможности. А если случится полегче, то это будет для нас вроде приятного сюрприза.

Браслетов тоже рассмеялся, беспечно и как будто с облегчением.

— Ты прав. Привык я к тебе, честное слово! Как будто знаю тебя давно-давно…

— И я привык к тебе, — сказал я. — За первые наши беседы — они были резковаты большей частью по моей вине — приношу извинения. Совершенно искренне…

Браслетов отступил от меня на несколько шагов, точно испугавшись чего-то.

— Нет, нет, — запротестовал он. — Даже вспоминать об этом не надо.

— Согласен. Не будем вспоминать. Садись, обсудим положение. Необходима особая бдительность на марше: не привести бы к фронту вместо батальона роту.

— Нам опасаться нечего. Бойцы один к одному, — возразил Браслетов. Но замечание мое вселило в него невольное беспокойство. Он встал. — Пойду соберу своих ребят, проведу с ними беседу…

— Потом ты можешь навестить жену и дочку, — сказал я.